Ветры Севера - стр. 16

Лицо Фиаха окаменело. Он говорил себе, что не Тайбшиахи начали всё это: жизнь эльфов под правлением людей была нелёгкой задолго до того, как они начали вести против людей партизанскую войну. Но почему-то его собственные воспоминания о его разрушенном городе и убитых родственниках и друзьях всплывали в памяти каждый раз, когда он слышал про ещё одно уничтоженное поселение, оставляя гложущее сомнение в том, кто же действительно виноват в этих смертях. Резня не-людей провоцировала месть Нечисти, и если вначале они в основном атаковали лишь военные крепости и, нападая на гражданские поселения, старались минимизировать жертвы среди мирного населения, со временем ситуация вышла из-под контроля. Сложно было сдерживаться после увиденных изувеченных тел эльфийских женщин и детей в сожжённых поселениях, и со временем эльфы тоже становились всё более безжалостными: от убийств только солдат они скатились к убийствам и купцов и ремесленников… и их семей… Фиах вздрогнул, увидев отражение собственного взгляда в воде, и ударил кулаком по водной глади, разбив отражение и разогнав волны по поверхности. Во что он превращался? Разве мог он когда-нибудь подумать, что он, ребёнок, тогда едва избежавший смерти, превратится в такое же чудовище, что и те, кто пришли за его семьёй? Разве всё это стоило того, если цена была столь высока? Эльф сжал челюсти, и на его губах заиграла странная злая усмешка. Он вынужден был признать, что всё то время, которое он пытался жить нормально, забыть, что произошло – всё это время глубокие раны его души, его ненависть, тлели под цивилизованным обличьем, под спудом рассудка и совести. В глубине души он считал, что люди должны были быть стёрты с лица земли за всё то зло, что они причинили эльфам, все – и молодые и старые. Ужасы партизанской войны всего лишь сорвали эту его цивилизованную оболочку и усугубили его ненависть к людям. А кроме того – он снова провёл ладонью по воде – из-за зверств людей всё больше эльфов вливалось в отряды Тайбшиахов: теперь их количество приближалось уже к трём тысячам.

Фиах снова погрузился в размышления. Самую сложную задачу представляло Белогорье. Им по-прежнему правили гордые потомки королевы Милолики, и, согласно преданиям, в их жилах текла кровь легендарной королевы Драгомиры, а значит, и эльфийская кровь. Они всё так же считали себя «северным щитом». Более широкий проход сквозь Ледяную Стену выходил к их королевству, и, как и тысячи лет тому назад их предки, они были готовы заслонить собой остальной мир от угрозы с севера. Кроме того, здесь невозможно было разыграть эльфийскую карту, поскольку это было единственное королевство, в котором к эльфам относились так же, как и к людям. Да и та часть Эльфийского Королевства, которая теперь входила в состав Белогорья, присоединилась к нему добровольно – тогда, когда эльфам пришлось отступить под защиту хребтов, окружающих Драйахгленн. Было неясно, как отреагировала бы королева Белогорья, если бы Эльфийское Королевство захотело вернуть свои земли, подойдя к её границам, но пока что эльфы Белогорья считали её своей королевой и отказывались присоединяться к Тайбшиахам. Правда, и в этом королевстве не всё было безоблачно. Здесь тоже были свои влиятельные аристократические дома, которые, с одной стороны, стремились к большей власти, а с другой – опасались, что эльфы могут попытаться вернуть свои земли. Вдобавок в последнее время пошли разговоры, что во времена надвигающейся войны во главе королевства не должна стоять женщина. Фиах ухмыльнулся: это явно были происки хатуки, у которых только мужчины имели право становиться вождями. Что же касалось Белогорья, то там традиция женского правления уходила далеко в древность: по каким-то непонятным причинам со времени первой войны с хатуки все первенцы, а иногда и единственные дети, были девочками. Поэтому идея предпочтительности мужского правления для белогорцев была по меньшей мере странной, хотя её приверженцы подчёркивали, что именно король возглавлял армии Белого Королевства во время прошлой войны с севером, а также напоминали, что, с другой стороны, именно женщина, принцесса Милолика была не слишком удачлива в вопросах ведения войны. И всё-таки пока что Белогорье твёрдо стояло за свою королеву, а местные эльфы отказались с ним разговаривать и отослали его прочь. И вот сейчас он сидел в этих старых руинах – напоминании о древних войнах – и размышлял, что же делать дальше. Одним из очевидных решений была бы организация провокаций: нападения и на людские, и на эльфийские поселения в Белогорье, в надежде настроить их друг против друга и столкнуть королевство в гражданскую войну. Однако подобные мысли вызывали в нём внутренний протест. Одно дело – нападать на поселения людей в Срединоземье и Светлолесье, где эльфов притесняли, но совершенно другое – нападать на своих и платить чёрной неблагодарностью тем, кто относился к его народу по-справедливости. Кроме того, его всё больше раздражало то, как вождь-хатуки относился к своим эльфийским союзникам. Начиналось всё подчёркнуто уважительно, но было очевидно, что постепенно правитель Ырит’Юктэ всё больше стал рассматривать Тайбшиахов, как своих подданных, предъявляя им требования и иногда даже грозя своим гневом. Фиах нахмурился: это могло привести к осложнениям; может быть, всё-таки эльфийский король был прав в том, что не доверял хатуки?