Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 18
Наши начальники – скверные игроки на отличном инструменте. Полное забвение о питании людей. Новая форма: ремни через плечо («для стока воды кармашек») и чем стеснительнее форма, тем к[а] к будто лучше (мнение одного человека, что в этом-де залог дисциплины и выдержки!).
Не страдай интересы родины – с удовольствием бы наблюдал как насыпали бы нашим воеводам австрийцы.
Провоцирующее поведение офицеров в отношении солдат при мобилизации и полное незнание их психологии (случай в трамвае). Неумение обращаться с солдатом, градуировать их нужд[ы] и проч.
Подхалимство, ханжество, тартаренство… При мобилизации забыли друг друга имена и отчества. Не было составлено совсем мобилизац[ионной] записки, кавардак… Сбор лошадей и людей не в Москве, а из своей ошибке гнали их в Серпухов… 70-я дивизия тоже проперла не туда, куда следует.
«Мест нет» в трамвае при мобилизации – семитам!
Страшна мне людская масса, неизвестно куда повернет ее лик.
– Deus ex machina[22] для меня в жизни.
– Наклонности мои смотреть со стороны даже и в своих увлечениях.
– Грубость нравов вне таких психических переживаний.
– Ремесленники, а не художники.
– Почему я просил меня не назначать в тыл.
– Мой доклад командиру. «Меня раздражает комендант, – сказал Федяй. – «Разнесите его», – повелел командир, сам пряча голову в крыло[23]…
– Изнеженность нравов офицерства: занавески окон, тишина полная…
– Царство грубой силы, захватное право, всякая этика упразднена.
– Разговоры о санитарии – на разных языках: прокурор советует сжигать у неприятеля одежду, Федяй – лекция о сырой Н2О, ее полезности, о лечении ран землей.
– Ругань жидов, к[ото] рых-де не выносил Дрентельн[24]; чужд я этой среды.
– Письмо мне из Минска и гранд-пась[янс].
– Гостиные разговоры в вагоне, анекдоты, нет серьезности…
– В Рязани в последний раз побыл на могилах, посмотрел собор, простился с соотчичами.
– Библейские физиономии в Холме, рахили да елеазары…
– Газетное голодание.
9 августа. Выступили на господский двор Джанне[25] на ЮЗ по большой дороге за 10–12 верст; дорога отвратительная и узкая, в случае поспешного отступления – мышеловка, проселочные еще хуже; кругом – топкие места.
Мой «на лету» разговор с Зуевым по содержанию моего доклада об организации санит[арной] части, где я признавал необходимость для пользы общего дела живое непосредстве[нное] общение со мной представит[еля] штаба корпуса, а не бумажное… Атмосфера взаимной розни и озлобления – растет; уж не считают ли меня за немца? Плачь и стоны моего товарища по несчастью в отношении внутреннего врага – полковника Лебединского, к[ото] рый прямо ставит вопрос – нормальный ли умственно «Балдяй»? Разделяет мою критику на стремление штаба вмешиваться в действия мелких начальников. Чины штаба мне чинят обструкцию; некому жаловаться, т[ак] к[ак] Зуев – пешка в руках окружающих и сам потерял голову; перспектива – страшная, таковы эти «прекрасные» командиры в мирное время! Нет, лучше иметь «собак», да знающих свое дело и умеющих дирижировать своими подчиненными. При внутреннем несогласии – я, как маленькая, но правильно действующая шестеренка, хоть шести пядей во лбу – что могу сделать? Предвижу, что дело добром не кончится. Продолжается наслаждение мотоциклетом и автомобилями… «Тайны» от меня, но не от последнего шофера…