Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 17

, вернее «Балдяй», говорит нелепые вещи, делает противоречивые приказания своим подчиненным, из к[ото] рых нек[ото] рые (Лебединский, Кузьминский и еще другие) готовы бы всей душой дело делать, но он их сбивает с толку. Посмотрю немного еще и думаю подать секретно рапорт командиру, что признаю «Балдяя» душевнорасстроенным, могущим натворить больших бед. «Милый, приветливый и любезный» наш принципал[18] («поди-ка, попляши!..»), находясь под перекрестным влиянием последнего прапорщика, потерял совсем свое лицо, ничего ровно не зная; от меня – прячется, так как приходится ему от меня выслушивать лишь одни грустного свойства доклады и донесения относительно беспорядочного довольствия н[ижних] чинов, их бесцельного дерганья…

Понимаю, почему в штабной клоаке нашей считаются негодными комендант, интендант, в том числе, может быть, и я. Телеграмма в Москве о моем перемещен[ии] с корп[усным] врачом 17-го корп[уса]. Что за мотив? Где собака зарыта?

Симптомы: загаженность сортира в нашем штабе размещения, несорганизованность совместного питания, всякий предоставлен самопомощи, случай с обедом в клубе… Всего надо добиваться нахрапом.

О том, как по пути следования из Москвы я докладывал, что в эшелоне Остроленск[ому] полк[у][19] давали вонючие порции мяса, не кормили по целым дням горячим…

Забавляются катанием на автомобилях и мотоциклетах (Рябушинский[20] и пр.)

На другой день при мне с подчеркиванием Зуев[21] заявил свое полное довольство испробованной пищей у нижних чинов, ему, очевидно, желательны одни лишь дифирамбы, ведь недаром он кичится своим корпусом как первым-вторым в России!

Будучи помпадуром, окружил себя личными адъютант[ами] – «Коко» и «Бобо», к[ото] рых сердобольным родителям обещал всячески оберегать от опасности.

Секретничанье от меня и врачей как [от] к[а] ких-то шпионов. Личные сношения заменены письменными (мои соображения о распределении лечебных заведений… моя полевая записка «Балдяю» и Зуеву (последнему о предостережении насчет глаз во время затмения), предостережения их с моей стороны относит[ельно] необходимо[сти] уничтожать следы частей («Ведь мы не в японской кампании,» – отвечали мне.) Дай Бог, и ч[то] б[ы] выразить наступление штаб 9 авг[уста] передвинули на ЮЗ, но это еще как бы не окончилось трагедией т[ак] к[ак] пути отступления отвратительны; какая-то каша: штаб корпуса вместе с дивизион[ным] лазаретом 46-й дивизии и ее штабом…

Воюю более с внутренним врагом… Свидетели: Лебединский, Кузьминский, Рассадкин.

«Не пойдет наш поезд к[а] к идет немецк[ий]»: не слишком ли мы перегибаем палку, увлекаясь все оставлять куропаткинщине; не очень ли долго все собираем свой кулак, не желая действовать растопыренными пальцами… Удивляюсь австрийцам, что не совершают кавалерийский рейдов. Наше «сосредоточение» напоминает таковое же перед Мукденом… Все еще мы раскачиваемся.