Век серебра и стали - стр. 6

, только тогда можно познать мир в полноте, получить ни с чем не сравнимые впечатления и сказать, что жизнь прожита не зря!

Умение здешнего мастера стало легендой, одной из тех, которыми живет любой уважающий себя город. Усатому господину постепенно становилось даже неловко, что все вокруг брились здесь, а он – нет. Так что в этот прекрасный во всех отношениях день он собрался, нацепил шляпу и дошел до цирюльни на втором этаже приличного доходного дома по адресу набережная Екатерининского канала [4], дом 35.

Сидел он в светлой комнатке, плотно заставленной мебелью: шкафчиком, столом, парой стульев и комодом с огромным зеркалом в дубовой раме. Но в отражение сейчас предпочитал не смотреть. При мысли открыть глаза во время бритья все существо усатого господина брыкалось, он начинал ёрзать в кресле еще сильнее.

Потому что руки, Сет побери, эти руки…

Может, друзья перехвалили мастера?

Цирюльник Алéксас Óссмий орудовал бритвой так искусно, что она плясала в его руках, притом сразу несколько разных танцев – от нежного вальса до озорной джиги. Но при первом взгляде на него в голову даже не приходила мысль, что такой человек может брить. Руки, как у мясника – сильные и грубые, все в мозолях, – скорее напоминали чугунные валики. Да и сам по себе цирюльник казался каким-то… угловатым, будто обелиск, выточенный из монолитного камня: мощного, крепкого, ли-шенного urea mediocrĭtas [5], всякого изящества и грации – качеств, как думалось усатому господину, столь важных для человека, одно неверное движение которого могло привести к весьма печальному исходу.

Но руки этого Алексаса Оссмия творили невероятное. Бритва скользила по белоснежной пене. Цирюльник словно играл на пианино с виртуозностью, выдававшей годы опыта.

– Готово. – Цирюльник совершил последнее воздушное движение бритвой и снял белое полотенце с шеи усатого господина.

– Вы уверены? – дрожащим голосом промямлил тот, зачем-то ощупывая шею.

– Уверенней некуда, – устало вздохнул Алексас.

Пришлось пересилить себя и открыть глаза.

С точки зрения стороннего наблюдателя, на лице господина, все еще усатого, ничего не поменялось: каштановая растительность по-прежнему топорщилась в обе стороны пушистыми мягкими помазками. Но усатый господин, большой педант, замечал малейшие отклонения от самолично принятой нормы – как дракон из старых северных сказок замечает пропажу каждой монеты из неисчерпаемой сокровищницы. Пригладив усы, с точки зрения же господина, теперь наконец-то выглядевшие по-человечески, он потер идеально выбритый подбородок. Присвистнул.