Размер шрифта
-
+

Вечная переменная - стр. 4

Не касаться тебя стал о правильным алгоритмом – | он помог тебе остыть и остановиться.

Я останусь хрустальной, отточенной подетально. | на сечении остром самости и соматик.

У меня такие нервы, что крепче стали – | никаких твоих на такую игру не хватит.

Я так бережно за стеклянным слежу зверинцем, | потому что чертовски опасно со мной сближаться.


>Обожание – это не тронуть тебя и пальцем.

>Разобьёшься.

>Ты всегда рисковал разбиться.

Общее небо

Ты послушай, ведь я люблю тебя, и неважно,

кем мы станем друг другу, если когда-то станем.


Наше небо – всё время общее. День вчерашний

с днем сегодняшним никогда не менять местами

и понять, что живут не в прошлом, не сном о прошлых,

а сегодня – бегут за движением узкой стрелки.

Успевать в настоящем – главное, мой хороший,

даже если оно нашим общим бывает редко.


И сегодня не день – коридор от весны до лета:

сделал шаг, и весь город в ответ отозвался гулко.


Я вхожу к тебе распрямившейся и согретой,

нахожу тебя по влюбленности или звукам

бесконечно родного голоса, что разрушил

всё границы, которые прежде существовали.


Вспоминая меня, выйди в город и просто слушай

это общее небо над нашими головами.

В теплую среду

В теплую среду на грани чистого четверга

выходить на улицу, как на берег большой реки,

видеть мачты высоток и бордюрные берега,

и машины, вдали снующие, как мальки.

Все наши пристани через годы срослись в одну,

все наши сказки сбросили цепи и чужаков.

Смотри в меня так, как будто нам выпало утонуть,

но смерть передумала, выстрелив в молоко.

В теплую среду, такую теплую, что июль —

пеплом ли тонким, пухом ли тополиным —

я тебя слышу таким, как вечности не споют,

и улицы тянутся ввысь фонариным клином.

В это теплое время суток, и лет, и слов,

застывая от счастья, я возникаю на берегу.


Радость моя, нам, кажется, дьявольски повезло

читать по движению дней, облаков и губ.

И такая проснется

И такая проснется боль, развернется даль,

что не каждый скиталец сумеет преодолеть.


Проходить бы в твоих ладонях по городам,

оставаться у колоколен покатых плеч.

Краем губ собирать у виска твой соленый пот,

видеть солнце, скользящее косо к твоей спине.

И на миг замирать, если всхлипнет скрипучий пол

под ногами в студеной утренней тишине,

в час, когда ты забылся, подушки коснувшись лбом,

беззащитен и чуток, наполнил теплом кровать.


И такие в уходе щемящие даль и боль,

что идти, но по памяти всё еще целовать.

Заговор

У меня будет не история, будет заговор.

Будет время ложиться в мокрый асфальт зигзагами.


Я пишу, я спешу, пролагаю маршруты пешие через тернии и предсердия, там, где смешаны одиночество, гордость, дичания и венчания. Откликаются светлые, сумрачные печалятся. А история длится, вяжет узлы и режет их, чтобы стать для кого-то правдой, зубовным скрежетом или счастьем практически полного совпадения. Это заговор, в нём предусмотрены наваждения. Это заговор – в нём предусмотрены повторения: сила тяжести, сила легкости, сила трения. Кто согласен, тот именем собственным в ней окажется. Кто откажется, тот не сдастся страничным стражницам.

Страница 4