Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни - стр. 26

Деревенским жителям, помимо иных моральных ориентиров, приписываются и особые, отличные от города отношения. Инаковость сельских отношений, согласно нашему материалу, заключается в открытости, взаимной поддержке и солидарности. Такая специфика связана, прежде всего, с фактом, что деревня – малое поселение, где все члены сообщества знают друг друга лично, и сами взаимодействия «лицом-к-лицу» происходят регулярно.

Я полагаю, что в ситуации, когда «каждый знает каждого», специфика социальных отношений определяется двумя условиями. Во-первых, деревня – это пространство не просто неанонимности, но можно даже говорить о некой тотальной прозрачности. Окружению известно про индивида практически все – от истории его бабушек/дедушек до свойств личности, от перипетий семейных отношений до планов на будущее, от кулинарных пристрастий (что покупается в магазине) до двоек сына и так далее.16 Во-вторых, социальные отношения в деревне оказываются «сгущенными», концентрированными, так как человек, вступая в любые взаимоотношения с односельчанами, одновременно выступает в них в самых разных социальных ипостасях – одноклассника, соседа, начальника, «родственника родственника» и прочее. При этом каждая роль, исполняемая в определенной ситуации или в рамках определенного института, будет перекраиваться, дополняться другими. Например, бригадир даже при исполнении своих служебных обязанностей будет в то же время оставаться «бывшим соседом по парте» и «совладельцем компостной ямы», он будет вынужден совмещать все эти роли одновременно.17 Одним из эффектов «сгущенности» социального пространства, на мой взгляд, является значительная персонификация в отношениях власти. Так, практически все рассказы информантов о руководителях совхоза выстраивались с привлечением их биографии. При этом факты этой биографии непременно оценивались исходя из моральной перспективы. Также в оценке деятельности того или иного руководителя чрезвычайно значимыми оказывались личные отношения, которые тот выстраивал с подчиненными. Таким образом, в нашей ситуации «король» отнюдь не имеет два тела – реального и сакрального (см., например, Пшизова, 1999), сакральность конституируется с обязательным привлечением «реального».

Итак, в подобном социальном контексте (прозрачности и «сгущенности» социального пространства), представление об открытости отношений между жителями деревни в качестве специфической деревенской характеристики вполне объяснимо. Важно, что такая открытость расценивается как норма, в то время как ситуация анонимности и автономности в городе вызывает, по крайней мере, удивление. Так, одна жительница деревни в разговоре с нами недоумевала: «Да как же можно жить дверь в дверь и не знать друг друга?!» Довольно часто подобную ситуацию пытаются сломать и восстановить «нормальный социальный порядок». Меня крайне изумлял вопрос, повторяющийся почти при каждом новом знакомстве: «Из Питера? О, у меня там свояк (друг, сестра, знакомый и т.п.) живет. Не знаешь?» Завязывающиеся отношения отчего-то требовали подкрепления в виде общих социальных сетей. Возможно, при наличии общих знакомых наши отношения приобрели бы некое новое качество, например, стали бы более доверительными.