Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни - стр. 25
Ну как же, я даже не могу как сказать (вздыхает, подбирает слова). Окончилась посевная. Ну господи, у всех в деревне это праздник – окончание посевной. Ну и что же, здесь же все. Так всегда… Это принято так. Надо же отдохнуть…
(из интервью, жен, 1963 г.р., б. зоотехник, ныне уборщица)
Информантка старательно избегает называть вещи своими именами. При этом подобная практика – «само собой разумеющаяся»; она не требует специального проговаривания. В данном случае алкоголь – это праздник и «законный» отдых от трудовой деятельности. И для нее подобное положение дел нормально и уместно и исходя из сегодняшней перспективы. Другой пример – следующая увиденная нами ситуация. Мы были в гостях у одной из наших информанток, когда к ней зашел Н., «друг семьи», как нам его охарактеризовали, и спросил у хозяйки дома: «Я у тебя деньги на Новый год занимал? А то бегал, глаза налив, ни черта не помню! Помню, у кого-то брал…» Та сочувственно стала предлагать варианты, у кого Н. мог тогда занять. Потом они живо обсудили, как Н. и другие мужчины деревни «выходили из новогоднего запоя». Когда гость ушел, наша инфор мантка прокомментировала: «Знали бы вы, какой он труженик!» Подобная персональная характеристика была призвана уравновесить возможное негативное впечатление от «друга семьи», и в качестве «противовеса» было представлено оказавшееся значимым в данном контексте персональное качество – трудолюбие.
Однако на общем фоне здравиц труду проблематичными, а, может, и вполне логичными звучат голоса в детских сочинениях, подобно следующему:
Я живу в деревне, и мне это нравится. Но порой мне хочется в городе жить, потому что надоедают работы по дому. Приходишь со школы и сразу за работу. Но с другой стороны в деревни лучше, чем в городе.
(из школьного сочинения, без подписи)
Да и из уст взрослых, когда тема труда переходит из высокого дискурса моральных императивов ближе к реальной жизни, звучат высказывания о том, что они не хотят, чтобы дети трудились так же много и тяжело, как они сами.
Я полагаю, что популярность темы труда в деревенских нарративах во многом спровоцирована его общей проблематизацией в ситуации, когда трудовая сфера жизни жителей деревни слишком неопределенна – их квалификация не востребована, число рабочих мест в самой деревне ограничено, а денежные поступления зачастую выступают не в качестве заработка, но в форме различных государственных социальных пособий и пенсий. Очевидно, это маркер переходной, кризисной ситуации, в результате которой переопределяется сама концепция деревенского труда. Труд в деревне сейчас «отрывается от земли», то есть приходит понимание того, что он вовсе не должен быть связан с тяжелой физической работой и обязательной сельскохозяйственной деятельностью. Более того, труд отрывается от локальности, раздвигаются пространственные границы жизни, когда применение себе можно найти и за пределами деревни, а она остается лишь местом жительства. Возможно, в ситуации рынка труд становится-таки товаром, имеющим определенную стоимость и денежное выражение. В этой связи настойчивое требование «быть трудолюбивым» останется лишь моральной максимой со статусом общего, но не всегда приземленно-жизненного знания «что такое хорошо и что такое плохо».