Вакуумная тишина - стр. 11
– И поэтому вы пришли ко мне домой? Похвально. Что ж, у меня, конечно, не очень-то и убрано, но проходите, если не боитесь грязи.
– Вы даже не будете меня спрашивать, как я нашел ваш дом?
– Глупо удивляться: это меньшее, что я могу ожидать от работника комитета ГСК при департаменте.
Дверь открывается, и Ясон Григорьевич оказывается в помещении из предсмертного сна, увиденного в больнице. Оглядываясь, он старается найти хоть что-то непохожее, но тот же пол, отсутствие мебели, полутьма и тот же гнилой запах мешают сосредоточиться.
– И вы живете здесь? – прикрывая рукавом нос, спрашивает член комитета.
– Обычным врачам не так много платят, поэтому – да. К тому же, этот дом мне дорог как память. Он принадлежал моему отцу, а тот получил его от деда. Этот дом – все, что есть у меня от родни, поэтому я и не смогу переехать. А что насчет запаха – это же ничего? Я-то уже привык…
– Можно подумать, у вас здесь несколько трупов в подвале…
– А почему нет? – ужасающая улыбка не сходит с лица. – Я – врач с собственным кладбищем. У вас-то таких, наверное, несколько будет.
«Зачем я пришел? – начинает лихорадочно вспоминать Ясон Григорьевич. – Чего я хотел? Убедиться? В чем? Я хотел чего-то большего… почему я не помню?»
– Так о чем вы хотели поговорить со мной?
– Ах, точно… – глаза врача бегают по комнате, стараясь зацепиться хоть на чем-то, но единственный элемент декора в комнате – портрет президента Ненашева. – У каждого времени свой идол, не правда ли? Пещерный человек, например, рисовал на скалах мамонтов и охотников-соплеменников. Древние египтяне строили пирамиды во славу душам своих императоров. Православные ставили икону Божьей матери в красном углу. И даже сейчас мы все еще ограничены обыденным рабством: мы вешаем портрет президента в офисах.
– Я так привык к портрету Василия Аристарховича, что уже не могу обходиться без его лица, смотрящего на меня. Я не раб. Я – гражданин, вольно решающий…
– Вольно решающий, кого сделать идолом. Вы правы. Но вы хоть раз задумывались, кто такой Ненашев на самом деле? Это маленький, милый ребенок, протягивающий в одной руке счастье и забирающий его второй рукой.
– Что бы вы ни говорили, а лучше не дожидаться репрессий и вести себя правильно… это какая-то проверка? Я не имею ничего против президента! Ничего!
– Я не послан правительством. Говорите.
– Мне нечего сказать.
– Тогда скажу я. Мне надоело быть собакой, смиренно ждущей у ног хозяина, когда же он наконец соблаговолит бросить ей кость, ведь на мясо рассчитывать уже не приходится. Разве вы не чувствуете то же самое, Георгий Георгиевич?