В дебрях Маньчжурии - стр. 15
В самый разгар ее, 8 января, мы, вдвоем с промышленником Козьмой Шелеговым, также отправились промышлять зверя к северо – востоку от станции Гаолинза, в верховья реки Эрдахэцзы. В два дня быстрого хода по знакомым таежным тропам покрыли мы расстояние в 70 километров и на вторые сутки к вечеру были уже у фанзы звероловов, работавших артелью, в количестве четырех человек.
Эти промышленники были известны мне по предыдущим охотам. Отношения между нами были самые приятельские. Я жил у них в фанзе иногда подолгу, и мы помогали друг другу, чем могли. В особенности они полезны были для меня при вытаскивании зверя из тайги к фанзе, за что я старался отблагодарить их мясом и сахаром; запас последнего у меня всегда был большой, специально для этой цели.
Нас встретили с радушием и принялись угощать таежными лакомствами: рагу из тушек добытых зверков: белок, бурундуков, крыс, колонков и полевок. Проголодавшись, мы не подвергали строгому анализу содержимое этого блюда и уплетали за обе щеки поджаренные и пахнущие хвоей сочные куски изысканной дичи. В виде приправы нам подали крепкую и едкую, как огонь, сою, собственного таежного приготовления.
Короткий зимний день приближался к концу. Таежные тени потемнели. При тусклом свете ночника мы занялись разборкой своих вещей, так как предполагали прожить в фанзе недели две и охотиться в ближайших ее окрестностях. Звероловов было только двое, остальные, по нашим предположениям, ушли по ловушкам и должны были вернуться к ночи домой.
Один из звероловов, глубокий старик, Фу-тай, приготовил нам постели на теплых канах, подстелив пушистые шкуры горалов. Так как в самой фанзе было все же довольно холодно, он накрыл нас рваными и грязными до нельзя ватными одеялами. Согретые теплом и утомленные предыдущей бессонной ночью, проведенною у костра, мы заснули быстро и спали непробудно.
На следующее утро меня разбудил Шелегов, тряся изо всей силы за плечо. Спросонья я не мог сразу сообразить, в чем дело, и всматривался в лицо товарища, наклонившееся надо мной и освещенное тусклым светом утреннего солнца, проникавшим сквозь бумажное оконце фанзы. Отогнав от себя сон и придя в сознание, я был поражен видом и выражением этого лица: оно было бледно и искажено ужасом, зубы его стучали, как в лихорадке, и в расширенных глазах светилось безумие.
– Вставайте скорее! Чума! – едва слышно произнес Шелегов, укладывая в свой мешок вещи, разбросанные на канах. Руки ему не повиновались, и вся фигура его изображала страх и отчаяние. Услышав страшное слово «чума», я вскочил, как ужаленный, и забросал его вопросами, желая выяснить положение.