Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов - стр. 22

Рядом сидело чудо, оно приземлилось, хлопая ресницами. Так бывает, когда лежишь в траве знойным летом и где-то очень близко прилетит и сядет на цветок шикарная бабочка с цветными крыльями, и ты зажмуриваешься и замираешь, чтобы она не улетела.

Посидев с закрытыми глазами несколько минут, Приходько открыл глаза. «Бабочка» не улетела, она достала сигареты и с явным удовольствием закурила.

Приходько открыл рот и не останавливаясь стал ей говорить, что она такая-растакая, нес какую-то чушь, но девушка слушала и даже перестала курить.

Потом она подала свою божественную ручку и сказала с улыбкой:

– Эля.

Так они проболтали еще полчаса, он узнал, что она проводница и что ее поезд каждую неделю проезжает через его город.

Она взяла его телефон, а он запомнил расписание и для верности записал ее адрес на руке.

Потом целых полтора года длился его почтовый роман с проводницей.

Поезд приходил в восемь часов утра, он прибегал на вокзал и в служебном купе вагона № 10 двадцать девять минут проводил с девушкой. Ничего такого не было, она поила его чаем, он делал ей контрольные работы – она училась в техникуме, иногда они целовались, но только и всего.

Роман иссяк, когда в ее вагоне появился военный. В то утро она не открыла. Приходько стоял на перроне, окно служебного купе было задраено наглухо, поезд уехал, а вместе с ним уехала любовь – его первая, а ее вторая, начавшаяся в городе его детства с военным, большим и здоровенным.

Теперь, через двадцать пять лет, она стояла перед ним, чуть располневшая, но такая же красивая, как в юности.

Она взяла его за руку, отвела в купе, и он заснул на чистой простыне без задних ног и грустных мыслей, рядом с ним уютно устроился приблудный котенок, мягкий и трогательный.

После дурдома Сергеев ушел из дома в одной рубашке, никакого запасного аэродрома у него не было. Сбережений на вольную жизнь у него тоже не наблюдалось, скитался по знакомым три недели и понял в те дни, что человеку много не надо. Временная крыша над головой была, единственные рубашка и носки стирались украдкой, когда чужой дом, давший приют, засыпал, – и все.

Когда-то он не понимал выражения «Все свое ношу с собой». Он думал, что это о духовном багаже, а оказалось, что имелось в виду и нечто материальное.

Просто нет у человека ни хуя, вот и носит его по свету в чем Бог послал, а его все жалеют. Жалеть не надо. Те, кто якорями держится за быт и уют, купленный своей свободой, ночными кошмарами или, не дай Бог, чужой жизнью, не стоят этого.

Из того времени осталась яркая вспышка – он пришел в школу к дочери, объяснить, почему не живет дома и его долго не будет.