Ученица чародея - стр. 15

– Больно? – спросил мсьё Годфруа.

– Д-да. Очень.

– Закрой глаза.

Я подчинилась. Холодный палец лекаря нащупал крошечную ямку на моём носу, прямо возле уголка глаза, и с силой нажал на неё.

– Представь, что боль растёт, – спокойный голос лекаря стал громче, напористей, будто давил на меня извне так же, как палец на точку у носа. – Боль увеличивается. Становится всё больше, ярче. Ещё ярче, сильнее. Она жжёт. До кости прожигает. Тебе больно. Ещё больнее. И ещё. Боль становится невыносимой. Ощути её. Полностью.

Я чувствовала всё точно так, как он говорил. Слёзы сами потекли из глаз, но я представляла, представляла эту чёртову боль. Ненавидела её и представляла, усиливала до тех пор, пока не выдержала и не закричала дико, и вдруг… боль исчезла.

Я сглотнула и открыла глаза. Всё так же ломило в висках, тянул локоть, но жжения в кисти не было. Ошарашенная кухарка вертела исцелённой рукой перед своими глазами и быстро крестилась другой, бормоча что-то под нос.

– И как теперь, Абели? – спросил лекарь.

– Лучше. Прошло.

– Умница, – улыбнулся в усы мсьё Годфруа. – Кажется, мы кое-что нащупали. Хочешь попробовать с Женевьевой?

Перед моими глазами и так плыло, но я не успела сообразить, что ответить, как служанка строго сказала:

– Не стоит, мсьё. Смотрите, барышня вона в обморок падать собрались.

И, правда, всё балансировало вокруг, будто меня усадили на качели. Во рту стало сухо. Я встряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть жёлто-зелёные пятна, круги и звёздочки перед глазами.

Лекарь подхватил меня на руки и перенёс на лавку.

– Женевьева, срочно иглы сюда. Софи, завари в кипятке базилик, вербену и корень граната.

Все засуетились, лекарь принялся растирать мне виски, а я в пелене тумана видела его красноватый нос и пушистые усы, мне казалось, что они висят в воздухе совершенно отдельно.

– Не отключайся, Абели, – сказал мсьё Годфруа. – Рассказывай что-нибудь.

– У вас усы оторвались, – промямлила я.

– Вот это новость. Говори дальше.

– И руки холодные, как у покойника.

– Да-да, кровообращение ни к чёрту. Сейчас иголка тебе поможет, девочка. Скажи ещё что-нибудь. Давай-ка.

Полупьяная, я облизала губы. Ничего в голову не шло, кроме брошенного мне оскорбления.

– А кто тот человек, который обозвал меня… и вас? Который в шляпе с перьями…

– Ах, он, – усы и нос снова заплясали в тумане. – Увы, Абели, тот резвый негодяй, готовый при случае разодрать мне глотку, – мой сын. Этьен.

Иголка вонзилась мне в лоб над переносицей, я отключилась.

Я распахнула глаза и тут же зажмурилась от ярких лучей солнца. Как, уже утро? Я приоткрыла ресницы снова. Солнце сияло на розовеющем небе во всей своей торжественной простоте. Птицы весело щебетали. Прямо над моей головой болтался на седой нити паучок. Улетит, если дунуть? А где я? И тут до меня дошло, что я утопаю в перине в той самой комнате на мансарде. В одной рубашке.