Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах - стр. 32
Вот Геннадий с гармошкой, улыбается широко, по-доброму. Вот он за рулём грузовика. Передовик! – гордилась мать. Вот он с нею… Скорей бы возвращался с работы, что ли!
– Вас бы пара была – чернобровых! – пропела над ухом сваха, и я вздрогнула.
– Пойдё-ём, – потянула её хозяйка, – не мешай. У нас дел полно.
Я видела в окошко, как они понесли к бане дрова, затем вёдра с водой, но не тронулась с места, чтобы помочь. Я была в ловушке, и оттого ещё более хотелось сохранить независимость. Уткнуться, например, с умным видом в свои блокноты. Матвеевна, конечно, успела доложить хозяйке про мою журналистскую профессию.
Хитрость подействовала. Вернувшись с улицы, женщины забегали по дому на цыпочках и прикрыли дверь ко мне в залу. Однако я слышала, как звонили какой-то Сергеевне, приглашая на смотрины, и велели зайти в магазин.
Я склонилась над столом и обхватила голову. Сбежать? Это надо было делать сразу, а теперь, обнадёжив, грешно. Значит, плыть по течению, надеясь на чудо? Значит, плыть.
Накануне мы с Матвеевной провели славный день. Я приехала к ней от областной газеты, и она рассказывала, как уходила добровольно на фронт со своим конём, как определили её в транспортную роту, как стригли девчонок перед отправкой.
– Надевали на войне брюки, гимнастёрочку. Ещё шапку надевали, а в руках – винтовочка! – выпевала она свои частушки. – Ленинград я защищала, северну столицу. Была похожая на парня, а не на девицу!
И «языка» приходилось ей брать, и хлеб бойцам печь, и под обстрелы попадать.
– Что гром? Мы его теперь и не слышим!
После войны и с мужем нажилась, и после него, овдовев. Но думать не думала, что вдруг потянет сочинять.
– Сплю-сплю, да вдруг как начнёт в голове складываться. Соскочу – и к столу. Сын стал потом пробки выворачивать. Дак я на стене в темноте карябала, на обоях… Я любила в лес ходить по жёлтую морошку. Я любила игрока за его гармошку!.. Вот какая непутёвая старуха сделалась… Прыгаю лягушкою, да и помру с частушкою. Прыгаю да квакаю, никогда не плакаю!
Когда Матвеевна обнаружила во мне невесту, я отшутилась. Однако силы свои не рассчитала. Она взяла меня, как «языка», и доставила по назначению.
Отсюда ясно было, что и побег мой в любом случае обречён на неуспех. Поэтому, насидевшись над блокнотами без дела, я вышла к женщинам, не забыв изобразить на лице усталость.
Они копошились в кухне. На сковороде фырчало сало. Матвеевна дочищала картошку, а хозяйка выкладывала на тарелки содержимое банок из подполья.
– Вот и тут всё полно! – не преминула ткнуть меня в бок сваха. – И тарелки, и кастрюли, всё новёхонько!