Тума - стр. 90

Иван сгрёб второго и бросил наземь.

Третий, отступив на шаг, глядел без страха, переводя взгляд с брата на брата.

– Я не насмешничал, – сказал он спокойно. – Не трогте: буду бить насмерть. Вы ж Разины? Я – Кривой.

– А так вроде ровный, – сказал Иван, скалясь.

– Серёга Кривой, – упрямо повторил молодой казак.

Левый его глаз был будто тронут голубою слюдой.

– Тащи ясырку сюда, – велел Иван.

– Она ж нагая, – сказал Кривой.

– Ну так сбрось ей свои шаровары.

– Не пойду, – сказал Кривой. – Сам тащи.

Тот, что был сбит Степаном, мял ладонями скулы, будто прилаживая их в прежнее положенье. Сплёвывал в ладонь, глядя, есть ли сколки зуба. Отирал ладонь о землю.

Брошенный Иваном поднялся и помог встать второму. Ни на кого не глядя, они пошли в сторону Дона.

Один оглянулся и крикнул:

– Поквитаемся теперича!

Степан подумал, не крикнуть ли чего вслед, но, вдруг раздумав, решительно скатился в землянку.

На земляном полу, поджав ноги под себя, держа в руках скомканную рубаху, сидела молодая ногайка.

Не обернувшись на вошедшего, прикрыла голову рукой. Рука та, дрогнувшая грудь, живот – всё было в налипшей земле.

Хотелось тронуть ту руку, увидеть девку в упор.

…тряхнул головой, полез наверх.

Погребовал чужим ясырём.

– Ти су инэ пьо эфколо, Козаке, пэс му, на милас ста Эллиника и ста Татарика? (Как тебе проще, скажи, казак. Говорить по-гречески или по-татарски? – греч.)

Советник паши – безбородый смуглый грек в татарском халате – выглядел всё таким же бесстрастным, как и в прошлый раз. Сегодня они были с Разиным вдвоём.

– Татар тилинде энь эйи атлар аххында лаф этмеси, эфенди (По-татарски лучше всего говорить о лошадях, эфенди. – тат.), – сказал Степан.

– Ке ста Эллинка я тон Тэо? (А по-гречески – о Боге? – греч.) – спросил грек.

Степан разглядывал его: острый, в тёмной щетине подбородок, тонкий, с горбинкой нос, подвижные губы. На длинных, желтеющих, в чёрном жёстком волосе пальцах – несколько перстней с малыми камнями.

Грек решил, что Степан не понял вопроса, изготовившись его повторить, – но Степан опередил:

– Амартия на милас этси аперискепта я тон Тэо. (Грешен для суесловий о Боге. – греч.)

Грек потёр глаза, словно невыспавшийся. Затем поиграл бровями, возвращая себе остроту зренья.

– Тогда на языке твоих племён? – медленно выговаривая каждое слово, спросил грек. – О чём глаголит язык Руси?

– На моём языке лучше молчать, – так же медля, разделяя каждое сказанное слово, отвечал Степан.

Советник паши глядел на него, не двигаясь: так порой глядят на змею в траве или на большую птицу.

– Твоя голова – лепо. Очеса раскрылись, – сказал грек.