Тума - стр. 36
К поручням крыльца ещё вчера матерью привязан был каюк.
Мать сплавала до база и привезла сидевшую на крыше котюха собаку.
Каюк проходил сквозь двери куреня.
Собака забралась на стол к стоявшей там козе. Коза глядела на божницу и не шелохнулась.
Иван и Степан спустились с печи в каюк.
Толкнулись от печи в холодные сени и выплыли на улицу: ловить, что ещё не потонуло.
Весь Черкасск был полон небом. Посреди неба торчали трубы.
Неистово орали лягушки. К черкасским земляным валам плыла корова, и за ней, белой стаей, крича и размахивая крыльями, гуси.
На земляных валах жгли костры. Готовили харчи.
…сплываясь на каюках и долблёнках к стенам и башням городка на запах каши, казаки, не унывая, переругивались.
– Дед Ларион! – звал Черноярца Аляной. – Ты, никак, сызнова за зипунами?
Черноярец, степенный, сидел на носу, а гребла – как водится на каюках, одним веслом – его старуха.
– Слышь, дедко? – настырно окликал Аляной Черноярца. – Не то захотел бабку обратно отвести в турскую семью? Вот, возвертаю! Гуторить по-турски забыла, но ей и не надобе, и так догадаетесь, что у бабки на уме…
Аляной, распотешившись, перевернул свой каюк, успев вскрикнуть: «…чертяка такая!».
Сразу же вымок целиком, но возле валов оказалось не глыбко.
Пошёл, трудно загребая ногами в чёрных как сажа татарских штанах, с тем видом, что идти по воде ему было в обычай.
– Анчихрист! – ругалась бабка Черноярца. – Бесстыжий кобеляка!
– Бог с тобой, бабка! Вишь, по воде хожу! – отвечал Аляной. – Не свезёшь до Азова? Яблоком угощу! – и показал, что хочет бежать к их каюку.
– Тьфу! – откликнулась бабка, поспешно выгребая стороной. – Чтоб тебя выстудило!
– Пахомушка, – отвлёкся Аляной на другой каюк, где торопился на запах харчей казак Пахом Олексеев. – А ты куда овцу утрось отвозил? Я в окошко гляжу: ты с овцой катаешься. Не то показывал ей чего?
С полпути Аляной повернул в сторону колокола.
– А вот гляну… – пояснил сам себе. – Может, туда рыбка какая заплыла, на ушицу доброму казаку.
Колокол оказался до средины в мутной воде – и утопил язык.
– Озюм йурюп олурсын? (Сам дойдёшь? – тат.) – спросил стражник.
Его звали Абид. Он смотрел на ноги Степану.
«Захотят казнить – казнят. А коль не хотят пока – пусть пособят», – рассудил Степан, глядя снизу вверх на широкое, скуластое, чуть лоснящееся молодое лицо.
– Озюм – оламам (Сам – нет. – тат.), – ответил Степан.
Абидка ушёл, не закрыв дверь.
Гжегож и Стеван глядели, не вставая, в раскрытый проём.
…всё тянулось, как водится у татар, долго и бестолково.
Не испытывая и толики страха, Степан молился, бережно проговаривая каждое слово вслух: