Труженик Божий. Жизнеописание архимандрита Наума (Байбородина) - стр. 44
Нельзя сказать, что власти никак не препятствовали такому бегству. На выезде из района по решению местных сельсоветов были выставлены заградительные отряды из сельской бедноты. Они поворачивали выезжавшие подводы обратно, заодно грабя имущество тех, кто выглядел зажиточно. Вскоре невозможно стало выехать не то что из района, а даже за сельскую околицу. Но и это не помогло удержать всех. К концу 1932 года из Ордынского района уехал почти каждый десятый житель, не считая высланных принудительно, так что в некоторых селах треть домов стояли пустыми.
Оставшиеся на родной земле и насильно согнанные в колхозы люди не испытывали особенного душевного подъема от перспективы работать на кого-то, а не в собственном хозяйстве. Поэтому широко распространились равнодушие к успехам «общественного» хозяйства, пьянство, прогулы. В результате производительность упала в разы, что не замедлило сказаться на урожаях. Так в Советском Союзе появились острый недостаток продуктов сельского хозяйства, карточная система и пресловутый «дефицит».
Беды Мало-Ирменки
Все эти трагические для русского крестьянства события отразились и на семьях Байбородиных и Шеньгиных, живших в селе Мало-Ирменка того же Ордынского района. Первая коммуна здесь организовалась еще в 1920 году и называлась «Сибирское Красное Знамя». Тогда в нее вступили двадцать три хозяйства из двух деревень. В 1921 году коммунары получили земельный надел в четырех километрах от села, на берегу небольшой речки Шубинки. Во время коллективизации и раскулачивания из Мало-Ирменки для постройки жилья в коммуну были свезены самые лучшие дома. Позднее один такой кулацкий дом вернулся в село, когда коммуна распалась.
Крестьянин из Шубинки Николай Шилов с женой вступили в коммуну с коровой и двумя лошадьми, но потом вышли из нее и вернулись в свое село. Николай, видимо, по практическим соображениям стал коммунистом. На собрании добились от него согласия, чтобы он в числе других отдал амбар. Жена стала ругать его и твердо сказала:
– Амбара не отдам!
На второй день из коммуны приехали разбирать амбар. Жена Николая надела тулуп, поскольку дело было зимой, взяла вилы, залезла на амбар и крикнула приехавшим:
– Попробуйте подойдите!
Старший пригрозил:
– За простой лошади отвечать будешь!
– А я их, – отвечала она, – сюда не посылала и отвечать не собираюсь!
Так и отстояла амбар. Однако далеко не всем посчастливилось так же легко отклонить посягательства на свое имущество.
Несмотря на то что деревня считалась бедной, в ней в кулаки записали почти 13 процентов дворов – что было в два раза больше тех же показателей по всей Сибири, где такими считались лишь 6–7 процентов всех крестьянских хозяйств. Однако местный комитет сельской бедноты сам произвольно решал, кого назначить кулаками. Поэтому весной 1929 года из более чем трехсот дворов задание по заготовкам хлеба было возложено лишь на их половину. Сто шестьдесят дворов бедноты совершенно освобождалось от хлебозаготовок, разделявшихся между сорока четырьмя дворами кулаков, которым предстояло сдать две трети всего хлеба, и ста одиннадцатью дворами середняков, на плечи которых легла оставшаяся треть. Норма заготовок и для кулацких, и для середняцких хозяйств оказалась такой, что это фактически означало совершенное разорение тех и других. Кроме того, сам факт принадлежности к кулакам или зажиточным середнякам означал клеймо, отмечавшее жертв будущих репрессий.