Трудовые будни барышни-попаданки 4 - стр. 40
— Благодарствую, милая, — произнесла я, — найдется шоколад. А теперь ступай.
После чего обернулась к Феденьке и маменьке, чтобы узнать наконец-то, что за дядя попросил ребенка скатиться на самокате. Но мамаша успела увести юного пациента, видимо опасаясь, что фаза моего милосердного помутнения закончится и я войду в привычный — привычный для нее — образ хозяйки, возмущенной утратой ценного предмета.
Шоколад, значит, пропал… да не простой, а тот, что был предназначен для особого дела. Вот уж не думала я когда-то, записавшись на мастер-класс для пенсионеров, что самодельные шоколадные конфеты так пригодятся мне в прошлом. А оно вон как вышло-то… Пока, правда, больших денег с этого чуда нет. Только потому, что производство в самом начале. Но ажиотаж в высшем свете Петербурга нарастает, словно снежный ком.
Все дело в том, что в XIX веке шоколад был еще далек от своей современной формы. Популярным был горький и крепкий напиток, изображенный на картине Лиотара, им наслаждались избранные. Но я знала секреты будущего: про технологии голландской обработки какао, которая делала шоколад более мягким и приятным на вкус, про швейцарский метод конширования, придающий шоколаду тонкую текстуру и гладкость. Вспомнила же! Правда, без имен изобретателей, зато с примерными датами, о которых нам рассказывали на мастер-классе. Я собиралась намного опередить этих господ и снять шоколадные сливки.
Все просто на самом деле. Три столпа: обработка бобов щелочью, пресс для отжима какао-масла, сухое молоко. И вуаля. В этой истории не будет концерна «Нестле» и швейцарского шоколада. Будет Русский Шоколад. Единственный и неповторимый!
***
Инцидент с разбитым зеркалом и последующей медпомощью виновнику оказался финальным, хоть и незапланированным аттракционом этого дня. Гости понемногу собирались в дорогу. Петербург не Нижегородская губерния, оставаться на ночь не принято, да я и не раз достаточно вежливо давала понять, что такой опции в Новой Славянке не предусмотрено.
Конечно, кое-кто останется — умница-мальчишка, исключенный из кадетского корпуса, и сибирский чиновник. Парню — учиться, а к чему пристроить толкового, пусть и неуживчивого правдолюбца, пойму завтра.
Солнце за окном садилось, остатки светских разговоров напоминали кучки угольков в костре, прижатых друг к другу и рдеющих с еле заметными язычками пламени.
К одному из разговоров я прислушалась.
— Уж не знаю, Алексей Федорыч, горевать мне или радоваться. Вольдемар-то мой, Володенька, сошелся с тайным обществом. Хорошо, что оно без карт, без больших кутежей — трезв, как ни увижу. Вот только не говорит, для чего общество это.