Тринадцатый ковчег - стр. 14
Однако самым любимым был сон, в котором она была все той же Майрой Джексон, щуплой девочкой с бледным веснушчатым лицом, обрамленным нимбом ярко-рыжих волос. В этом сне менялась не она – другим было все вокруг. Она, как обычно, просыпалась, стоило зажечься автоматическим огням, но вместо отцовского окрика ее будил голос мамы. Майра, конечно, забыла, какой он – мамин голос, время стерло его из памяти, отняло преждевременно, как и многое другое. Мама умерла, рожая младшего братика Майры.
Братик не был виноват в ее смерти. В ее смерти вообще не было виноватых – так всегда повторял папа. Но сколько бы Майра сама себе ни твердила этого, при виде братишки она неизменно вспоминала день его рождения, когда он, красный, кричащий и омытый рекой крови, пришел в этот мир из утробы матери и когда они оба с Майрой утратили чуть ли не самое дорогое. Однако реальность не просачивалась в сон: мамин голос звучал сладко-сладко, легкий и мелодичный, полный любви. «Ма-а-айра-а-а!» Мама сама выбрала это имя, и правильно оно звучало только в ее устах. Восемь лет прошло с тех пор…
– Майра Джексон, живо вставай! – крикнул отец. На этот раз грубо, а еще он назвал ее полным именем – добра не жди. – Опоздаешь! В который раз!
Сопротивляться было бесполезно. Отбросив одеяло, Майра села. Окинула заспанным взглядом крохотную комнату, хотя и так уже знала, что увидит: койка напротив была пуста. Одеяло на ней – столь же дырявое – было идеально подоткнуто под матрас. Возиус всегда вставал, как только зажигались огни. Разумеется, братишку Майры звали иначе – при рождении его нарекли Джоной, в честь отца. Но еще когда он учился разговаривать, он уже умел разобрать и заново собрать все, до чего дотягивались его загребущие ручонки: мебель, светильники, бытовые приборы, инструменты. Он постоянно с чем-то возился, так прозвище за ним и закрепилось. Возиус был очень странный ребенок, но, несмотря на это, а может, именно поэтому Майра любила его больше всех на свете. Горе утраты сплотило их.
Майра достала из ящика грубое платье и пеньковые сандалии, надела их и провела пятерней по спутанным волосам. Пальцы застряли в колтуне, и Майра, высвобождая их, случайно выдернула клок волос. Она подумала, не причесаться ли, но в Инженерной до ее прически никому не было дела. Тем более к концу дня она все равно с ног до головы перемажется сажей, маслом или еще чем похуже. Плеснув в лицо холодной воды, Майра протопала в гостиную. Выделенный им отсек ничем не отличался от прочих в колонии, вплоть до одобренной Синодом мебели, которую чинили уже бог знает сколько раз. Отец постоянно латал что-нибудь и подкручивал; ресурсов оставалось мало, и все ценилось на вес золота.