Треть жизни мы спим - стр. 22

В палате пахло мочой и потом, соседи храпели и, постанывая, переворачивались на другой бок, а утро, серевшее за окном, было похоже на старую линялую тряпку, которая сушится на бельевой веревке. Медсестра, белокурая молоденькая толстушка, с которой он по привычке флиртовал, перемотала ему ноги эластичными бинтами, хохоча над скабрезными шутками, которые сносила от всех пациентов, готовившихся расстаться с опухолью, простатой, семенными пузырьками, сексом и прежней жизнью, и он, глядя на свой сморщенный, маленький, словно сжавшийся от страха, член, в последний раз, равнодушно, без всякой страсти, подумал, не послать ли все, сбежав домой. Пока везли на каталке, головой вперед, смотрел в потолок, на лампы, трещины в штукатурке, лица и вспоминал, сам не зная почему, ту девушку, лысую, полуживую, ведомую под руки заплаканными родителями, улыбку, отслаивавшуюся от бескровных губ, и огромные, почти бесцветные глаза, заглянув в которые, казалось, можно было увидеть свое отражение, словно в зеркале. Ему сделали укол, надели маску, и последний, кого он увидел, был чернявый анестезиолог, грузин или армянин, который с нескрываемым сочувствием потрепал его по щеке, мол, держись, мужик, хреново тебе будет, но ты не унывай. А очнулся, когда, грохоча по кафельному полу, его везли в реанимацию, а он не мог вспомнить, кто он и как тут оказался, и чувствовал, что сильно хочется помочиться, о чем он, схватив врача за руку, прошептал ему, не зная, услышал ли тот его, а врач, услышав, сделал вид, что нет, и, вкатив его в лифт, скомандовал толстому, одутловатому лифтеру везти на пятый этаж. Я сейчас обмочусь, пожаловался он медсестре, бегавшей между кроватями, но та, пожав плечами, сказала, что не надо об этом беспокоиться, это физиологический процесс, теперь от него не зависящий, у него ведь катетер, и, ударив по рукам, запретила его трогать, но, в конце концов, просто привязала его руки к кровати, выругавшись, что все мужики одинаковы, не могут пережить простейшую операцию, не то что женщины, те и умирают, не докучая жалобами. На соседней кровати хрипел безнадежный старик, и медсестры, шепчась, говорили, что еще немного, и можно будет вызвать санитара, а впрочем, может, сразу переложить его на каталку да и отправить в морг, умрет по дороге, пока его довезут, все равно ему уже ничем не помочь, зато койка освободится для других, но старик, слыша все это, цеплялся за жизнь, давно уже осточертевшую ему самому, да просто назло этим пышногрудым засранкам, и следующим утром, широко зевая, так что можно было разглядеть весь ряд верхних зубов, медсестры передавали старика следующей смене, божась, что еще вчера тот метался в предсмертных судорогах, а вот гляди ж ты, все еще жив, старый черт.