[email protected] - стр. 8
– И любой вопрос к нему останется без ответа?
– Да.
– Интересно!..
– Владимир, а можно я спрошу про свою Душу, какая она?
– На ней одно пятно. Оно у вас общее с Сарафановым. Но у тебя чуть светлее.
– А что они означают, если общие? Муж и жена – одна сатана?
– Ты сама знаешь, что оно значит.
– Догадываюсь. Это… аборт?
– Да.
– Сашок тогда настоял… Извини, Володя, еще один дурацкий, наверно, вопрос: ты Ленина там не видел?
– Здесь я его не видел. Потому, что не думал о нем, а может быть потому, что он не похоронен.
– Но ведь тебя тоже… не хоронили…
– Крематорий я заказывал сам. Давно. Извини, Нина, меня ждут.
– Владимир, а можно я опубликую нашу беседу? И как подтвердить, что она была?… Что я её не выдумала?
– Беседа с Душой не требует подтверждения. Всяк, имеющий Душу, знает это.
Глава 7.
Голубое пространство сгустилось и подтолкнуло Волгаря вперед – туда, где светился образ давнего задушевного приятеля, отца Павла, которого Волгарь поминал во многих спорах с другими священнослужителями или часто и с удовольствием просто вспоминал встречи с ним.
…Павел не знал другой стези, кроме служения церкви. Он вырос в монастыре при сестрах – послушницах, принятый туда в младенчестве, как сирота. Когда Мологский женский монастырь вместе с древним городом Молога пошел под воды рукотворного Рыбинского моря, сестры пошли «помиру», а Павла – чистую душу – вместе с другими молодцами из Мологи отправили в ремесленное училище учить строительному делу. Всего год он держал топор в руках, да такие же «мастера», как он, подбили сигануть на войну. Ночью пробрались на баржу, уходившую из Рыбинска под Сталинград. Голодные, под брезентом, укрывавшим груз, доплыли до Костромы. Там их сняла охрана, неделю мурыжили в военной комендатуре, потом с обратной баржой отправили в тот же Рыбинск, в то же ремесленное заведение.
После второго года обучения Пашку отписали в Ярославль на постройку окопов по крутому берегу Волги. А вот дружков его забрали в лётную школу. Пашка туда не подошел, потому что замечен был за молитвой в кладовке общежития, и ему записали в личном деле: «склонен к вере и пропаганде религиозного дурмана». С такой записью Павла не только в лётную школу не взяли, а даже на стройке не двигали ни в бригадиры, ни в мастера, хотя на работе его слушались и постарше его люди.
Так и откопал да оттяпал он всю войну. И никогда не отрицал записанной ему склонности. Только вот насчет «дурмана» готов был спорить с кем угодно. «Я склонен не к дурману, я верую, – говорил он, – верую в Творца всего сущего на земле, вдохнувшего в меня да и вас тоже бессмертную Душу, и в сына Его – Иисуса Христа».