[email protected] - стр. 10

– Другим монашествующим и клирикам открытку шлют с печатной росписью Святейшего, а мне он сам руку прикладывает, – хвастал Павел Волгарю, всякий раз доставая из-за иконы Спаса дорогие ему открытки. – Гляди, как рука дрогнула у Святейшего. На печатной росписи такого не бывает, – доказывал он.

После кончины Алексия вывозили Павла и на Поместный собор для выборов местоблюстителя патриаршего престола.

– Церковь-то хотела митрополита Никодима поставить на святое место. А в ЦеКа решили, что Святейшим быть Пимену. А больше-то я и не ездил в первопрестольную, не звали. Только когда Никодима хоронили, сам напросился у Ювеналия. Тоже ведь митрополитом стал, а я его послушником знал у Никодима. Золотой был человек владыка! Сколько добра для матушки-церкви сделал, Царство ему Небесное! – И Павел трижды осенил себя крестным знамением.

– Я тоже помню его – молодого, красивого за рулем ЗИЛа, – сказал Волгарь.

– Да уж, погонять владыка любил! Бывало, как в Москву соберутся, за Кресты выедут, он парня – на заднее сиденье, сам за руль и – только, бывало, ветер свистит!

…Волгарь часто тогда бывал у Павла. Заворачивал к нему, даже если командирован был в соседний район. Павел радовался гостю, хотя и выговаривал:

– Ты чего же это не на Троицу явился? Мы б с тобой законьячили. А теперь чемергесить будем. – И он быстро раскочегаривал керогаз, ставил на него чашку луженой меди, выливал туда четверку водки, бросал ложку засахаренного меда и ждал, когда это варево взбулькнет первым пузырем.

Горячая сладковатая водка с первого же глотка развязывала языки, и они болтали всякий о своем. Питье это было странное: хмель накатывал моментально, и так же быстро голова становилась ясной до следующего глотка.

Волгарь признавался, что не отрицает Бога, понимая многосложность и многообразие мира, но попов почему-то не жалует. Видно это пришло ему от деда, не признававшего ни бога, ни черта. Не верили и мать с отцом, ибо росли в самые богоборческие времена. А Волгарь закончил философский факультет университета, и безбожие у него не стыковалось с тем, что видел и понимал.

– Ты уж, отец родной, прости меня за такое отношение к попам, – говорил он, обнимая худенькие плечи Павла. – Я не тебя имею в виду. Ты, во-первых, не поп, а монах, а плохих монахов в игумены не возводят. Во-вторых, ты по-человечески мне по душе.

– Бог простит, Володюха. Попы-то тоже люди, и бывают разные. Один поп кружечник, ему бы только в кружке звенело, другой – чистый пономарь, отмахал кадилом и вся недолга, а есть поп – пастырь. Это другое дело. Вот владыка Никодим был пастырем. А нонешний – только бы ездить по епархии, да чтобы встречали хорошим столом.