Тёмные времена II. Искры черного пламени - стр. 43

– Объясни ему, – Свет коротко кивает сестре.

Голос ее резок и звенит, словно сталь на морозе.

– Хаос входит в этот мир, – девушка в черном улыбнулась своему последователю. – И твоя задача – остановить его.

Латгардис молчит, внимая каждому слову. Он знает – нельзя перечить, нельзя отказываться от того, что требуют от тебя изначальные Силы.

– Они извратили все то, что я им дала! – Свет разгневана, и ее ярость причиняет еще большую боль. – Они предали меня, продав свои души Хаосу и прикрываясь лживым светом!

– «Когда реальный враг исчезает, сознание начинает губительную войну против иллюзорного, и это станет началом конца, который перевернет сущность Мира», – Тьма придвинулась ближе, прикрывая его от лучей, подобных клинкам. – Старый маг был безумен, но мы направляли его руку. Мы знали, что Хаос вскоре захочет добраться до тварного мира, разрушить то, что мы с таким трудом создали. Такова его сущность. И мы будем рядом, когда наше оружие обретет свою силу, нужную для того, чтобы сохранить пошатнувшееся равновесие.

– Оружие? – Император чувствует, как сознание ускользает, а тело перестает повиноваться.

– Ты – наше оружие, дурачок.

И сознание гаснет, оставляя на память лишь пряный запах корицы.

***

Вэриний беспокоился. И хотя, если взглянуть на повеселевшего императора, казалось, что поводов для тревоги нет, то на сердце у чуткого советника было весьма неспокойно.

Латгардиса, наконец-то, оставила хандра. Молодой Темный Властелин с удовольствием общался с поданными, находясь под прикрытием безобидной личины, и простодушные жители Темных Земель и не подозревали, что этот искренний парнишка – грозный император. Впрочем, недовольных внутренней политикой Латгардиса было исчезающее мало. Мужчины, женщины и даже дети – все были предельно честны с любопытным путешественником – сказывалась кровь Темных Властелинов. Латгардис всегда был убедителен и способен вызвать на откровения даже самого упертого и недоверчивого человека или нелюдя. Рину такое удавалось разве что только с помощью орудий пыток. Хотя, надо признать, молодой император не брезговал прибегать и к крайним мерам в тех же темницах. Иногда его кровожадность заставляла нервничать даже привыкшего ко многому амисто.

Особенно ярко она проявлялась в те несколько дней, предшествующих Сумеркам – дню, когда солнце и луна одновременно появлялись на небосводе, и день превращался в ночь. Император становился зол, раздражителен и агрессивен, замыкался в себе, не подпуская даже своего друга. В Сумерки же вообще удалялся в старое крыло замка – прежние апартаменты императорской семьи, где нынче царило полное запустение, – и запирал тяжелые двери.