Старовский раскоп - стр. 18
Человек – добыча – пища – первая охота! Близко. Еще ближе. Беззащитен…
Ну же!
Он даже сам упал. Свежая медная кровь.
Попытался подняться… Смешной. Как слепой кутенок.
Подобралась совсем близко. Ноги его не держат. Раненая дичь.
Обошла кругом. Понюхала задумчиво воздух. Двуногих есть нельзя. Вспомнила, почему. У них собаки. Большие, злые. Натравят собак, и полетят клочки по закоулочкам.
Вкусная кровавая дрань. Нет, в воздухе больше не пахло куропатками. А след кроля давно остыл и затерся. И тут нет собак, слишком далеко до человечьего жилья…
И прыгнула. Отбивается руками, дурной.
От меня уже теперь точно не уйдешь… Поиграем чуть-чуть… Хочешь? Даже не вскрикнул. Очень слаб? Так неинтересно. Ну! Играем!
Снег брызгами, медь запаха и весело, весело, весело!
И вдруг прошептал что-то. Что?!
И… словно бы удар под дых – воздух из легких вышибло. А кожу – по живому вывернули наизнанку. Уронило на землю. Закричала от боли, в этом крике меняясь, становясь другой… прежней…
Возвращаясь в себя.
Андрей
ПОДНЯТЬСЯ И ИДТИ
Андрей однажды со смешком написал в письме к одному приятелю из той же Франции, но, слава Богу, ладящему с русским настолько, чтобы понимать "тонкие" игры слов собеседника, что он, Андрей, если следовать терминологии одной небезызвестной писательницы, выходит "парнем, который выжил". Это было еще лет шесть назад, после одного весьма рискованного эксперимента с артефактом из отцовской коллекции. Смешок при написании письма вышел нервный. Нет, Андрей знал, что в отличие от родителя, способностями в деле управления энергиями обладает весьма средними, если не сказать грубей. И ему было тогда всего двадцать – глупый возраст, когда считаешь себя взрослым как никогда больше в жизни, когда не сомневаешься абсолютно, когда рвешься реализовывать любую прибредшую в голову идею с энтузиазмом партийного агитатора. К тому же Андрей тогда только-только постигал теорию антикварно-магического дела, а хотел, конечно же, переходить к практике. Но – щелчок по носу. В двадцать лет чудес не случается. Еле выкарабкался после "отдачи". Исключительно благодаря упрямству. Не захотел умереть, раствориться в потоке обезумевшей энергии, а потом еще – карабкался и цеплялся за жизнь после полного, сокрушительного перенапряжения.
Только в Андрее, человеке по натуре скорее импульсивном, чем напористом, упрямству пробудиться было сложно. Нужно было доходить до края и даже чуть дальше. А сейчас, когда пригрелся, когда перестали болеть ссадины и порезы, просто забыл, зачем и куда шёл. Края не заметил. Сколько провел в снегу, не знал и знать не хотел… Утром на реке… вот, пожалуй, единственное хорошее в Заречце, прости, Господи, так это река… Утром, когда жара еще не поднялась, когда город спит, когда далеко-далеко кричат ранние петухи, а туман стелется по речной пойме – хорошо. Клубится и течет длинным молочным потоком… Встань и иди!… да, река… Встань и иди, если хочешь еще хоть раз реку увидеть! Твою ж… дивизию!..