Совесть – имя собственное - стр. 26
А в третьих, это никак не влияет на отношения.
Поэтому я никогда не интересовался прошлым человека. Меня волновало, кто он сейчас. От этого зависела моя жизнь. А в прошлом все были «героями» и «мучениками».
Про Павла Петровича говорили, что он сидит за то, что насиловал свою двенадцатилетнюю дочку.
Но ни его облик, ни манера поведения, ни его героическая жизнь этому не соответствовали.
Скорее верилось, что жена ему это организовала. Или начальство. Такое бывает, и нередко.
Мой приятель одессит Юра «Шкалик» спросил как-то Павла Петровича об этом. Павел Петрович обиделся:
– Враньё всё это. Это не дочка, а падчерица. И я не насиловал. Она до сих пор целка. Я только так, игрался с ней. У меня после неё лучше на жену стоял. Зато относился я к ней лучше, чем к родной.
Ни в чём не отказывал. На этом, дурак, и погорел. Она подружкам начала хвастаться. А их родители шум в школе подняли. Чего, спрашивается, лезть в чужую семью? Жену устраивало. И дочке нравилось, как я её всю обцеловывал. И она любила меня везде целовать. Кому какое дело! Что я не заслужил у страны хорошей жизни? Слава Богу и суд учёл. И друзья все за меня. А то хотели червонец впаять. Так что никому я ничего плохого не сделал.
Ну что тут сказать.
И мы не осуждали Павла Петровича. Наш человек. Геройский мужик.
А девке какая разница. Всё равно потом трахаться.
Испортили жизнь хорошему мужику, козлы!
Не посмотрели, гады, что он – наш….
Вся ментовская рать
Кому не лень было читать мои «Лагерные хроники», тот уже имеет некоторое представление о том, как жила зона строгого режима на севере в брежневские времена.
Конечно, эта жизнь очень отличалась от «малолеток» «общего режима» и «следственных изоляторов».
На строгом режиме уже никто не проявляет интереса к уголовным обычаям, традициям, песням и байкам.
Это привилегия новичков, которые только и думают о том, как они будут потом с томным и замудрённым видом рассказывать о тюремной жизни, непосвящённым, но жаждущим приобщиться к запретной романтике, идиотам, хотя бы на лингвистическом уровне.
На усиленном, строгом и особом режиме все силы человека направлены на выживание, с соблюдением, конечно, элементарных лагерных норм, которые тоже отличаются от романтических благоглупостей новичков, типа «красное есть нельзя».
Да кто бы это встретил на северной зоне живой помидор хотя бы один раз за десять лет?
По выходу же на волю каждый серьёзный терпигорец озабочен уже не тем, как себя подать, а наоборот, как бы незаметней затеряться среди бодрой и энергичной массы советских трудящихся. Правда, необходимо сделать поправку на трезвость.