Соседи - стр. 21
Даник крутился здесь же, потому что на своем горбу таскал стулья для вечернего концерта. В какой-то момент старшекласснику, читавшему "Ревизора", потребовался партнер по эпизоду.
Тогда Шуба вручила Камалову пьесу и подтолкнула к сцене. Он видел текст впервые, а половину Гоголевских шуток еще не мог понять. Конечно, он частенько запинался. Они едва дошли до середины, когда Станислав Генрихович вдруг рассердился, вскочил с кресла и замахал руками.
– Хватит этого кошмара! – закричал он на Даника. – Ну разве ты не видишь, что здесь совсем другой характер? Хлестаков должен быть дурак, фитюлька, никакущий человек!
– Да мне пьесу только что в руки дали! – заорал Даник в ответ от испуга. Он всегда начинал злиться и кричать, если боялся. Ему показалось, он рассердил уважаемого гостя, потому что плохо сыграл.
На самом деле, на репетициях Станислав Генрихович частенько повышал голос, вскакивал, начинал нервно расхаживать по залу. У него это происходило не со зла, а от полноты чувств. Юных актеров он частенько доводил придирками и ворчанием до слез, а потом злился на себя и ходил мрачный.
Из всей шестой школы он пригласил в свою труппу только пятиклассника Камалова.
С тех пор у Даника началась другая жизнь. Пять, шесть, а то и семь вечеров в неделю он проводил на репетициях в старом, торжественном здании городского театра. Ему не доверяли пока серьезных ролей в спектаклях. Он был то мальчик-полотер, то официант, то бедный сиротка с измазанным сажей лицом.
В свободные минуты, пока ехал на трамвае домой поздней ночью или улучал момент в школе, Даник глотал одну за другой знаменитые пьесы. Шевеля губами, он продирался сквозь незнакомые имена и тяжелый пока слог Шекспира. Искусство захватывало его, смывало волной и накрывало с головой. Он был уже не мальчишка-школьник, а Макбет и Банко одновременно, он предавал сам себя и умирал от собственной руки. Его преследовал дух отца, как Гамлета, и мучила совесть, словно горбуна Ричарда Третьего. Как в горячечном бреду, проживая одну жизнь за другой, он забывал о косых взглядах в школе. И даже то, что красногубый шофер скоро станет жить с ними под одной крышей, казалось переносимым.
Летом театр ставил "Гавроша". Уже в июне начинались гастроли по городам на берегах Волги, которые должны были закончиться аж во Владимире. Художники в спешке заканчивали декорации, поэтому в репетиционном зале стоял тяжелый запах красок и ацетона. Реквизит упаковывали по картонным коробкам, обмотав газетной бумагой, чтобы не исцарапать в дороге.
Молодые актеры ходили взвинченные, мало спали и переругивались друг с другом по пустякам. Опытная часть труппы смотрела на это, снисходительно посмеиваясь. Станислав Генрихович, воодушевленный и необыкновенно нервный, все чаще во время репетиций всплескивал руками, вскакивал и начинал расхаживать по зрительного залу, сшибая кресла. Он уже довел двух девочек из театрального до слез, а пожилой звуковик пообещал уволиться к осени.