Размер шрифта
-
+
Сообщение - стр. 4
Я не вижу тебя, моя странница, как ни всматриваюсь, пока
к звездным иглам дыхание тянется – сирой ниткою
без узелка.
«Я был подросток хилый, скучный, влюбленный в Иру Воробей…»
Я был подросток хилый, скучный, влюбленный в Иру Воробей,
но огнь естественно-научный уже пылал в душе моей,
и множество кислотных дырок на школьной форме я
прожег,
ходил поскольку не в задирах, а на химический кружок.
Подрос, в сентябрьской электричке пел Окуджаву, жизни
рад,
умел разжечь с единой спички костер, печатал самиздат,
изрядно в химии кумекал, знал, как разводят спирт в воде,
и стал товарищем молекул, структурных формул и т. д.,
еще не зная, что бок о бок с лисою, колобок-студент,
живу… Ах, мир притертых пробок и змеевидных
перфолент!
О, сладость ностальгии! Все мы горазды юность вспоминать.
Как славно б настрочить поэму страниц на восемьдесят пять
про доморощенных пророков, про комсомол, ГБ, собес —
пускай Бугаев и Набоков мне улыбаются с небес,
любуясь на миры иные (неповторимый аромат
лабораторий, вытяжные шкафы и рыжий бихромат
аммония, от первой искры сердито вспыхивающий!).
Нет-нет,
не память правит миром быстрым и ненасытным —
только свет
надежды, а она, голуба, когда прощается с тобой,
склонясь над Стиксом, красит губы помадой черно-голубой.
Вагонная песня
Жизнь провел я в свое удовольствие,
прожил век без особых невзгод,
поглощал сто пудов продовольствия,
сто пудов продовольствия в год.
Был всегда избалован девицами
и, бывало, от счастья пыхтел,
окруженный их свежими лицами
и другими частями их тел.
Я им класс натуральный показывал,
приносил я им пиво в бадье,
в ресторанах шикарных заказывал
коньячок и салат оливье.
Поделюсь с вами участью горькою,
постарел я и сердцем обмяк,
много лет миновало, с тех пор как я
жировал, как домашний хомяк.
Полюбил зато творчество устное,
и душой отдыхаю, когда
эту песенку, песенку грустную
исполняю для вас, господа.
В вашей жизни так много прекрасного,
пусть сверкает она, как брильянт —
наградите же барда несчастного
за его неподъемный талант.
«Ну что, человече, – родись не родись…»
Ну что, человече, – родись не родись,
один тебе выпал эдем-парадиз,
одна тебе вышла тропинка, пацан,
к отцовским слезам, материнским сосцам.
Кто ждет тебя, бедный мой? что тебя ждет?
И это прошло, и другое пройдет,
и будет минувшее спать, трепеща,
окурком в кармане плаща.
Роится архангел, ворота встают,
нагая бредет в криворотый приют
душа и бормочет молитву, любя
все то, что ушло от тебя —
сиреневым дымом? грачиным двором?
Сначала – разряд, а раскаты – потом.
И эта молитва настолько проста,
что даже слепцу отворяет уста.
Страница 4