Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - стр. 63
Джеймс Гласс утверждает, что духовное и моральное сопротивление было предназначено для того, чтобы укреплять общее самосознание: коллаборационизм казался лучшей гарантией жизни, а сопротивление – большим шагом, на который надо решиться. Традиционное поведение поддерживало боевой дух во многих заключённых – так зачем делать этот шаг за пределы понятного? Суповые кухни и взаимопомощь предотвращали массовые смерти от голода в гетто, давали силу и делали жизнь ценной. Люди чувствовали тесную связь друг с другом, и это сохраняло их идентичность[155].
Интересную точку зрения приводит Маррус: «чтобы опровергнуть заявления о пассивности евреев, историки еврейского сопротивления часто отмечают отсутствие таких восстаний по меньшей мере до самого конца войны среди советских военнопленных – молодых людей, прошедших военную подготовку, с которыми временами обращались так же убийственно жестоко, как и с евреями»[156].
Сопротивление в Собиборе: умереть с честью
История восстания в Собиборе не требует столь утончённой дискуссии по поводу сопротивления и восстания. Однако, остаётся чудом, как история развивалась от маленьких усилий сбежать к коллективным действиям. Первый ответ кроется в том факте, что все в Собиборе знали, что другие будут наказаны, в случае побега (или его попытки). Коллективная ответственность неоднократно возлагалась на узников, и люди не хотели пробовать даже когда была возможность. Они чувствовали себя ответственными при том, что ответная реакция будет непредсказуемой. Например, в качестве наказания могли убить каждого десятого, неважно кого. Немцы просто считали. Томас Махер проанализировал, насколько немедленная угроза быть убитым заставила заключённых действовать сообща