Сны Персефоны - стр. 42
Он стукнул по полу двузубцем, и перед изумлённым взором царицы возник уже знакомый ей туман — как над котлом Гекаты. И она вскоре чётко разглядела на нём картинку, от которой похолодело всё внутри: саму себя в объятьях Адониса, предающуюся любовным утехам на цветущем лугу.
Аид спустился с трона и теперь громадой всего Подземного мира нависал над ней:
— Что ты теперь скажешь на это, лживая дрянь? — прорычал он, хватая её за плечо так, что едва не хрустнула тонкая кость, и встряхивая, как куклу. — Что скажешь?
Персефона вскинула голову, проглотила злые слёзы, встретила и выдержала взгляд.
— Скажу, что ты пожалеешь, — горько произнесла она. — А теперь смотри, Владыка, смотри, как ты умеешь. Я открыта для тебя, — и широко распахнула свои невозможно-зелёные глаза.
Пусть он видит, что в биение её сердца — его имя, что в токе её крови — только он. Что она живёт и дышит, потому что где-то там, в глубинах Подземного царства, её ждёт тот, кто бесконечно любим и дорог. Всю свою любовь, всю нежность, всю тоску по нему Персефона вложила в этот взгляд.
Аид вламывался в её сознание грубо, не обращая внимания, что она едва держится, с трудом вынося такое вторжение, что из тонкого чуть вздёрнутого носа к припухлым ярким губам бежит ихор…
— Владыка, — раздалось сзади (голос явно принадлежал Гермесу, уплывающим сознанием уловила она), — воспоминания можно подделать…
Аид не оторвался от неё, не обернулся, просто ударил на звук — раздался крик, кто-то изрядно приложился об стену…
А потом другой голос — приторно сладкий, Адониса, — прервал:
— Прости, Владыка…
Тогда-то Аид отвлёкся, а она рухнула на руки подбежавших Гекаты и Гипноса…
…Когда она очнулась в спальне, рядом сидела только Трёхтелая.
— Он никогда себя не простит, — грустно произнесла она. — И скорее сдохнет где-нибудь, чем явится тебе на глаза после того, что сделал и наговорил. — Но Персефоне было всё равно — предательство любимого, его недоверие, злые слова сломили её. Она могла только лежать и смотреть в потолок. — Я принесу тебе чего-нибудь выпить
Персефона ухватила её за одну из шести рук:
— Яду. Способного убить богиню.
— Да вы сговорились! — взорвалась она и вылетела прочь.
И тогда-то Персефона услышала, как воет холодное черное отчаяние, как скулит безысходность, как мечется и плачет раненная любовь. Казалось, весь мир припадал к ней и умолял…
Зачем? Ей было уже не нужно. Он сам растоптал и угробил её. Теперь ему, подземному, её не возродить.
В этот раз Персефона таяла даже быстрее, чем после похищения. Иногда ей хотелось встать, найти его, обнять и сказать, что он — глупец, но она простила его. Давно простила. Но сил не было. Стоило приподняться, как начинала кружиться голова, и она вновь падала на подушки.