Смерть после полудня - стр. 30
Самые толстые книги об Испании обычно принадлежат перу немцев, которые приезжают туда на порядочный срок и уже никогда не возвращаются. А вот я бы сказал, что если тебе надо написать об Испании книгу, то это следует делать как можно быстрее после первой же поездки, потому что неоднократные визиты лишь затушуют свежие впечатления и затруднят выводы. Кроме того, такие книги – «разок увидел, все понял» – куда более самоуверенны и должны лучше продаваться. Скажем, книги Ричарда Форда никогда не обладали незатейливым мистицизмом «Девственной Испании». Автор упомянутой книги однажды опубликовал статью в ныне покойном журнальчике «S4N», где объяснил свой метод сочинительства. Любой литературовед-историк, желающий разъяснений по поводу тех или иных феноменов нашей литературы, может обратиться к подшивкам этого журнала. Мой личный экземпляр в Париже, не то бы я привел точную цитату, но в общем и целом там излагалось, как сей автор нагишом лежал ночной порой в кровати, а бог ему надиктовывал под запись; как он «экстатически пребывал в контакте со вселенским погружением и недвижностью»; как он, благодаря любезности господней, находился «везде и всегда». Курсив его, а может, и Всевышнего. Статья об этом умалчивает. В результате возник неизбежный мистицизм человека, который до того косноязычен, что не может толком высказаться, да к тому же дело усложнено новомодным псевдонаучным жаргоном. Пока автор недолго жил в Испании, господь прислал ему кое-что изумительное про эту страну, дабы подготовить к описанию ее души, однако вышла по большей части чушь. К слову, о моем личном, пусть и запоздалом, вкладе в псевдонаучную область: вот, что я называю писательской эрекцией. Широко известно – а может, и нет, это уж как вам нравится, – так вот, широко известно, что вследствие некоего прилива крови или что-то в этом духе, деревья, к примеру, выглядят по-разному для тех, кто находится в этом надутом состоянии, и для всех прочих. Все предметы смотрятся по-другому. Они несколько увеличены, более таинственны и слегка смазаны. Попробуйте сами. Далее, в Америке было, а может, и до сих пор имеется течение в литературе, чьи приверженцы (к такому умозаключению пришел старый мудрый психиатр, великий доктор Хемингштейн) взялись консервировать эти приливы, чтобы сделать все предметы мистическими за счет известной зрительной деформации вследствие такой отечности. Нынче эта писательская школа отжила свое – или, по крайней мере, отживает, – но пока существовала, была любопытным механическим экспериментом, полным симпатичных фаллических образов, зарисованных в стиле сентиментальных валентинок; она смогла бы дать больше, кабы зрение ее авторов было чуточку поинтереснее и более развито в менее надутом состоянии.