Слепая бабочка - стр. 32
Грозившийся двинуться в путь прямо с утра Бенедикт, конечно же, прохрапел до полудня.
Ночной брат, как показалось Арлетте, наоборот, глаз не сомкнул. Но лежал тихо и неподвижно, как сложенный перш или какая другая засунутая в угол ненужная вещь. Если и стонал, то сквозь зубы, почти неслышно. Арлетта пожалела, принесла ему водички в кожаном ведре. Поставила рядом, чтоб пил сколько хочет. Дала кружку. Воду проглотил с трудом, закашлялся и кружку выронил. Арлетта разжалобилась, решила сделать ещё что-нибудь. На ощупь смыла запёкшуюся кровь. Залепила царапины, какие смогла нащупать на лице, груди и плечах, росшим на тропиночке подорожником. Стерпел молча. Вообще, что бы она ни делала, переносил, как дитя. Больное дитя, которому уже всё равно, что с ним станется. Дрожал мелкой дрожью, дышал хрипло и коротко, но ни на что не жаловался. Может, его и вправду прокляли. Рана лёгкая, перелом похуже, но от такого не помирают. Остальное – просто царапины. А он слабый, вялый, как сорняк, из земли с корнем выдранный. Будто опоили его чем. Или, пока лежал на дороге, вся кровь из него вытекла. Покормить бы его, да и самой поесть не мешает.
Однако еды не было, кроме раскисших огурчиков прошлогоднего посола, принесённых Бенедиктом в рогожке вместе с полуштофом мутной браги. Кормить раненого супчиком из огурцов, замоченных в бражке? Нет, это не годится. Пришлось лезть под свою лавку, где в особой коробушке сберегались крючки, поплавки и перемёт с колокольчиком. Рыбка с утра клевала хорошо, хоть и мелкая. Колокольчик звонил часто. Арлетта решила рискнуть, влезла в Бенедиктовы сапоги, пошла в лес, насколько хватило верёвки, ощупью наломала, натаскала хвороста, правда плохого, сыроватого. Из ольхи да осины дрова худые. Вытащила из повозки жаровню. Костёр она сама никогда не зажигала. Боялась не уследить за огнём и наделать пожару. Но с жаровней справилась, напекла рыбу на палочках. Вкусную, поджаристую. Сунула палочку ночному брату, а он есть не стал. Так, пососал хвостик и выронил. Прошептал, что тошно, не хочется. Зато проснувшийся Бенедикт слопал всё до последнего кусочка и возмущённо спросил, почему так мало.
– Потому, – сказала слегка обиженная Арлетта.
– Не груби, – буркнул Бенедикт, допивая остатки бражки. Это подняло ему настроение, да и голод всё-таки мучил. Ворча, подвернул штаны, вытащил из угла круглый бредень и пошёл ловить сам. Речушка-то была неглубокая. Увлёкся ловлей, проходил почти до вечера, так что в этот день никуда не поехали. Повезло ночному брату. Арлетта отлично помнила, как маялась в тряской повозке с переломанной рукой.