Скуки не было - стр. 36
С мнением этих людей она не могла не считаться.
Да и сама, как она замечает в этих своих дневниковых записках, предпочла бы топтать Сурова и Софронова, а не Маргариту, которая, какой бы она ни была, всё же принадлежала к «либеральному лагерю». Получалось, как в знаменитом тогда стихотворении Межирова «Артиллерия бьет по своим»:
К тому же, в своем ответе на ее первое (пока еще личное) письмо Маргарита утверждала, что Л. К. неправильно поняла и истолковала смысл и пафос ее стихотворения. Что оно – не на общую, а на личную тему. Это не наш, общий, а только ее личный счет «оплачен и оплакан». Так что Норильск и Потьма, Караганда и Магадан, подвалы Лубянки и Шпалерной, и вообще всё, что Лидия Корнеевна в своем открытом письме обозначила словом сталинщина, тут не при чем.
Это она, конечно, лукавила. И сама прекрасно знала, что лукавит.
Почти полувековой давности номер «Нового мира» с тем ее стихотворением у меня, конечно, не сохранился. И сейчас, когда для этих моих воспоминаний оно мне понадобилось, пришлось разыскивать его в Интернете. Отыскал я его там без труда. Но этот интернетовский текст от того, новомирского, несколько отличался.
Четверостишие, которое в том, новомирском варианте начиналось словами «Мы были молоды, горды, а молодость – из стали…», теперь выглядело так:
С чего бы это ей вдруг понадобилось отредактировать эту строфу, поэтически ничуть ее не улучшив (скорее даже ухудшив)?
Догадаться нетрудно.
За строчкой «А молодость из стали» – даже не в подтексте, а ЗА текстом – маячила рифма: «Сталин». И этот след, указывающий на истинный смысл стихотворения, ей надо было замести.
«Алигер ездит по друзьям, плачется, моего письма не показывает, но называет его грубым и ужасным», – замечает в своих дневниковых записках Лидия Корнеевна.
Эти ее друзья, к сочувствию которых она взывала, к числу друзей Лидии Корнеевны не принадлежали. Они не были людьми одного круга. Но круги пересекались. И жалобы Маргариты, смысл этих ее жалоб до нас доходил. (До меня он мог дойти от того же Евгения Александровича Гнедина, с которым у меня были свои отношения, или от Ирины Эренбург).
Из тех жалоб Маргариты на злые козни Лидии Корнеевны, которые до меня докатились, больше всего меня поразила одна. Это была даже не жалоба, а – благородное негодование. Пустив свое письмо в Самиздат, говорила она, Л. К. поступила непорядочно: «Она же знает, что я не могу ей ответить тем же!»