Шкура - стр. 58
– Степ, надо бы увозить, – обратилась Марфа к сыну.
Степа стоял позади нее и смотрел вдаль. Жалко дядьку, жалко его жену и детей. Как же так получилось, что ты, дядька, в чужом доме помер? Как ты туда попал?
– А? – почувствовав, как мать тормошит за рукав, Степан перевел опечаленный взгляд с серого горизонта на нее.
– Неси крышку, сынок.
– Нет, – Галя вцепилась в мужа. Ее лицо было напугано. – Примета плохая. Нельзя ему прикасаться к гробу, иначе…
– Да иди ты со своими приметами, – огрызнулась Марфа. – Тут горе такое, а она циркачку из себя строит. Сама принесу.
Как бы громко Дунька не голосила, но короткий разговор между Марфой и ее снохой услышала. Перестав лить пустые горькие слезы, она выпрямилась, громко шмыгнула и поправила на плечах пуховый платок, затоптанный временем. Марфа притащила крышку, накрыла Егора. Панкрат вбил гвозди. За воротами стояли два мужика, которых попросили отвезти гроб на кладбище. Погрузив его на телегу, один мужик взялся за вожжи, а второй сел рядом с ним. Семья вереницей потянулась за гробом. Глафира так и не смогла проводить сына в последний путь. Увидев в окно, как Егора грузят на телегу, завыла, словно волчица, потерявшая своего волчонка.
– Вот тебе и подарочек к Новому году! – Глафира рвала на голове волосы. – Хороший подарочек ты мне преподнес, сынок! Ой батюшки мои, не могу, душа горит! Любимого сыночка порешили! Ему еще жить да жить, а он замерз! Бросили его! Бросили в холодной хате, пьяного и слабого. Всю жизнь был слабенький, всю жизнь хиленький, богом обиженный… Егор, Егорушка, не уберегла. Прости меня, сынок, не уберегла…
На поминках было сказано всего пару слов о Егоре, так как никто не знал, что хорошего можно о нем сказать. Панкрат просто поднял стопку и с грустью вымолвил:
– Помянем раба божьего Егора.
Марфа не стала расхваливать достоинства Егора прилюдно, потому как из всех, что она знала, было только одно – постель. В ней Егор был настоящим виртуозом, знал столько о любви, что у Марфы голова кружилась. Она подняла свою стопку, повторила слова мужа и выпила. Пришла очередь Степана. Он так растерялся из-за последнего события, что не мог выговорить ни слова, когда встал и посмотрел на отца, мать, тетку Дуньку и ее ребятишек.
– Хороший был человек дядя Егор, – слезы блеснули в глазах парня. Одним махом выпив наливку, он сел, подпер рукой голову и тихонько заплакал.
Галя погладила его по голове, а потом увела в комнату. Дуня сидела смирно. Она ела, кормила младшего, грозила пальцем старшим, чтобы не баловались, и не сводила влюбленных глаз с Панкрата.