Шефы тоже плачут - стр. 8

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее - он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня - дело десяти минут. И - мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер - перец халапеньо. Его не экономлю - бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

- Дай угадаю, - произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах. - Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат. 

- Неа. 

- Мышьяк?

- Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно - с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом. 

Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

- Господи, скорую! - кричит кто-то рядом со мной. - Скорую, срочно! 

Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

- Что ты положила в пирог? - кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

- Халапеньо.

- Какая же ты дура! 

И в этот момент я с ней полностью согласна.

Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.