Серебро на стрелах твоих - стр. 2
Получив в семнадцать лет аттестат за девятый класс с честными трояками, я присоединился к нескольким одноклассникам, которые меня терпели. Я помалкивал в их обществе, они молчали рядом со мной. Разговаривать не было принято. Не девчонки ж. Но это было хорошее молчание, не тягостное, объединяющее нас.
Все четверо были под опекой, как я. Никогда не думал, что они впустят меня в свою компанию. Это случилось пару месяцев назад. В тот день Максим, мой опекун, пришел к директору, я ждал у кабинета.
Не помнил за собой ничего серьезного, но всё равно было мерзко: внутри обрывалось, и сердце гадко тряслось.
Парни сидели между шкафом и секретаршей, их тоже зачем-то вызвал директор, они посматривали в мою сторону. Я стоял, сидеть не мог, пытался сжать пальцы, чтобы не дрожали. Парни, решив что-то для себя, обменялись несколькими словами, потом кивками.
Из кабинета директора выскочил Максим, красный, взъерошенный и очень злой. Загородив меня спиной от секретарши, он ударил коротко кулаком под дых, знал уже, что промолчу. Стоило мне заметить, как переглядываются опекуны с теми проверяющими, которые должны были защищать меня, перестал даже думать, что надо бы пожаловаться. Не было смысла. Знал уже, что результатом будет еще одна семья, а ведь ждать свободы было недолго. Но удар видели парни.
«Засмеют теперь, задразнят», – была первая мысль.
Слабых всегда везде травят, меня не трогали, я не показывал слабости, держался в стороне от всех, а теперь… Они все видели, как он меня ударил.
– Идем, – прошипел Максим, – живее!
В глазах было еще темно от боли, но я заметил странную вещь, все парни посмотрели на меня по-хорошему, потом кивнули мне. Так я стал частью их компании.
Получение аттестатов мы отпраздновали знатно, сидели на набережной всю ночь, пили пиво, я разрешил себе три глотка. Когда ты один, надо быть всегда в форме, а это значит, ничего, что замедлит сообразительность и реакцию на вкус даже не пробовать. Ну, почти, ничего. Молчали. Солнце вознаградило нас за бдение в его темной прохладной приемной.
Облака над рекой стали вдруг совершенно розовыми, оттененными штрихами зеленого и фиолетового, а красно-оранжевое солнце выплыло из них, обещая теплый летний день и целую жизнь впереди.
Я захмелел тогда больше от этой красоты, чем от пива, шел в семью опекунов, улыбаясь, прощался с парнями, те кивали в ответ. Может быть, мы даже еще когда-нибудь встретимся, город невелик, я собирался в нем остаться. Какая разница, где жить и работать, если нет ни в одном уголке земли ни одной родной души?