Семья Рин - стр. 12
Американка притворяется, будто ничего не замечает, и отворачивается к своей собеседнице.
Я чувствую, что меня будто иголкой кольнуло в сердце. Даже если мама выглядит неотесанной по сравнению с этой элегантной женщиной – зачем с ней так поступать? Ведь это же моя мамочка! Мне хочется подбежать и обнять ее, чтобы утешить и защитить от красивых, но злых иностранок.
Но вдруг мать оживляется, заметив что-то в стороне, и начинает тихонько, но сердито окликать кого-то и грозно жестикулировать. Я смотрю туда, куда смотрит она, и вижу, что Александр с каким-то мальчиком развлекаются тем, что незаметно обдирают блестящую мишуру, развешанную по стенам. Мое внимание переключается, и я тут же забываю о том, как мою маму только что обидели, – а может быть, не забываю, а стараюсь поскорее выбросить из головы эту сцену, потому что слишком неприятно думать о том, что я видела.
Возможно, именно потому, что мать чувствовала себя белой вороной среди американцев, она прекратила попытки внедриться в их общество, когда я и Лидия достигли подросткового возраста. Она объясняла это тем, что Анна-де теперь невеста и следует сосредоточить усилия на том, чтобы поскорей устроить ее замужество с Николя, а для этого нужно пока держаться русских знакомств, чтобы вращаться в том же круге, что и он. Мы же с Лидией были пока еще малы, чтобы задумываться о нашем замужестве, поэтому временно можно было расслабиться и не беспокоиться о выводе нас в свет.
«Вот пристрою Анну, займусь вами, – говаривала мать. – И тогда уж, конечно, придется мне опять потаскаться на американские гулянки». И обычно добавляла, что очень жаль, что у господина Годдарда нет сыновей, а то бы она выдала нас за них. Помнится, Лидию ужасно возмущала такая перспектива. «Еще не хватало выйти замуж за сына господина Евразийца!» – фыркала она.
Господин Годдард, несмотря на британское подданство и свое английское имя – Оливер Годдард, – был полукровкой, сыном англичанина и дочери богатого китайского купца.
Детей от браков белых с азиатами называли евразийцами, поэтому Лидия и Анна, которые очень рано набрались колониальной спеси, презрительно окрестили его господином Евразийцем.
Господин Евразиец был другом моего отца по спортивному клубу. Ему было около пятидесяти. В юности он получил отличное образование в Англии, а затем вернулся в Шанхай, женился на некой Сью Браун, полукитаянке, и занялся бизнесом. Жена его была женщиной болезненной и умерла вскоре после того, как он свел знакомство с нашей семьей. Детей у них не было.
Мать часто приглашала господина Евразийца с женой к нам на воскресные обеды. Мы не любили, когда они приходили. Это были очень скучные обеды. Господин Евразиец обычно поддерживал разговор общими фразами, а его хилая супруга всегда виновато улыбалась, кутаясь в шаль, и, казалось, была благодарна, когда мать не заставляла ее участвовать в беседе.