Счастье моё! - стр. 23

Эта история послужила мне отличным уроком на будущее. Почему всегда, чтоб что-либо понять, надо получить негативный опыт, свой собственный опыт и ничей больше?.. С тех пор я стала особо внимательна к творческим договоренностям и заключениям контрактов, хоть и осевшая во мне с советских времен неловкость разговора о деньгах не выправляется никаким опытом и никакими случающимися неприятностями. Отношение к деньгам у нас, советских граждан, воспитывалось совершенно определенным образом: не претендовать, не просить, не надеяться, радоваться любимой работе и быть благодарной, что тебе она дана, – как же долго и мучительно приходилось и приходится вымывать из собственного сознания эти впитанные с детства установки.

История спектакля, сделанного в самом начале карьеры в ГИТИСе, послужила возникновению привычки с настороженностью и опаской входить в совместную работу с режиссерами, а через какое-то время я и вовсе прекратила подобные сотворчества. Но у этой паузы был финал – встреча с Алвисом Херманисом, которая изменила мое отношение к возможностям соавторства с режиссерами и изменила некоторые нюансы в моей профессиональной жизни.

Это было начало девяностых, в моей памяти оно осталось как время интересных дружб, встреч, делаемых спектаклей, азартных репетиций. Все связанные с этими годами бытовые неудобства, политические коллизии, неопределенности – всё перекрывается в моей памяти красками жизни, открытий, чувств.

Сколько любовей за свою жизнь проживает человек? Одну? Две? Десять? Много ли вообще людей, способных проживать любовь? Как часто мы обманываемся, подменяя истинную любовь влюбленностью, страстью, влечением… Как часто мы, остыв от лихорадочного жара увлеченности, думаем, глядя на субъект этой увлеченности: как же меня угораздило?.. Какая пелена затуманила взор?.. Кой черт меня дернуло?.. Я влюбляюсь бесконечно, пылко, в одно мгновение. И с такой же стремительностью, с такой же неукротимостью остываю. Мои влюбленности чаще всего не доходят до черты близости – остывание происходит раньше, чем готово произойти сближение. Я люблю разлюбливать. Это весело – понимать, что ты взяла себя в руки раньше, чем перейдена черта раскаяния.

Из потайного угла секретера я достаю тяжелую пачку писем и телеграмм, вот она сейчас лежит передо мной… Аккуратно перебираю письмо за письмом, всматриваюсь в неровные скачущие буквы, изображение растекается в утопленном слезой зрачке.

Было лето, были съемки на Украине. Я – студентка второго курса ГИТИСа. ОН – известный актер, общественный деятель, народный и всё прочее, соответствующее высокому статусу… Наверное, ОН начал поглядывание на московскую девочку по устоявшейся традиции киношных экспедиций, длившихся месяц и более, в “обязательную программу” которых входили легкие увлечения на время съемочного периода. Так я предполагала первые несколько дней нашего знакомства. Потом поняла, что ошибалась. ОН был на семнадцать лет меня старше, но искал встреч со мной, словно мальчишка, переживающий свою первую влюбленность. Бродил под окнами гостиницы, где я жила, в надежде хоть на мгновение встретиться со мной взглядом; часами ждал возможности подойти ко мне, чтоб сказать самую простую, ничего не значащую фразу; искал повода дотронуться своей огромной ладонью до моей руки; неотступно следовал за мной своими серо-зелеными глазами; ласково щурился в растекающейся улыбке, робея и страшась огромного, удушающе-мощного чувства, которое на нас стремительно катилось.