Счастье моё! - стр. 18

Наталию Михайловну мы все обожали. Константина Михайловича боялись, почитали. Сколько знаний и умений я от них получила, сколько тепла и участия, сколько уроков вынесла из нашего общения на репетициях и уроках. То, что было мной пропущено, не понято, не освоено, не усвоено у предшествующих педагогов, всё и сполна я получила от этих двух выдающихся мастеров.

Наталия Михайловна с интересом шла на контакт с ученицами, ее занимали наши жизни вне стен училища, она с любопытством реагировала на наши любовные приключения, интриги, взаимоотношения. Она была вовсе не лишена увлеченности деталями нашей молодой, бурной личной жизни. Она всегда предлагала помощь и помогала, будь то лечение, решение бытовых проблем, разрешение сердечных историй. Мы, ее ученицы, были защищены ее именем, ее авторитетом, ее статусом, мы знали, что в решающие моменты можно набрать номер ее телефона и обратиться за советом, поддержкой.

Дудинская жила в доме номер два на Малой Морской улице, все ленинградцы знали ее окна, за стеклом которых всегда стояли старинные вазы с роскошными цветами, это было милой, дорогой достопримечательностью Ленинграда; каждый раз, проезжая по Малой Морской или гуляя по Невскому, я бросала взгляд на эти окна: великолепные букеты цветов сменяли друг друга, но неизменным оставалось ощущение, что она, Наталия Михайловна, здесь, рядом и всё по-прежнему, пока ее дом полон цветами.

Сейчас я пробегаю мимо этих окон, заставляя себя не поднимать глаз: нет больше ни знаменитой квартиры, ни знаменитых ваз с охапками цветов.

Она была примой Кировского театра, ученицей Вагановой, достаточно рано понявшей и определившей свой путь не классической, а характерной танцовщицы. Ее тело обладало непревзойденной выразительностью, ломкий рисунок рук околдовывал медитативной повествовательностью, пикантность лица отражала затаенную страстность, благородную сдержанность. Генслер начала преподавать, будучи действующей танцовщицей, и у нас, ее учеников, была драгоценная возможность видеть ее на сцене. Она не сразу стала ко мне благосклонной и внимательной, долго оценивающе присматривалась, держала неприступную дистанцию.

Я была счастлива на ее занятиях. Я была счастлива видеть ее, наблюдать за каждым ее движением, поворотом головы, за гордой осанкой, вздернутым подбородком, полуулыбкой, манерой говорить. Но самое главное – это руки… кисти рук, пальцы – словно замысловатый рисунок треснувшего хрусталя, цепкий, опасный, чарующий, хрупкий, острый. Я, пытаясь ей подражать, через ее индивидуальную пластику стала находить свою пластическую природу выразительности, и это был самый дорогой путь, ведущий к главному – личностному облику и почерку в танце.