Сандалики - стр. 35
Давно ей не было так стыдно. Пожалуй, всего три раза в жизни такое и случалось. Волна гнева, густо замешанного на волнении и жутком смущении, захлестнула с ног до головы. Лёля накинула пальто и выбежала из дома. Остановилась в нерешительности на пороге и ринулась к гаражу. Оббежав каменную постройку, приникла к стене и дала волю слезам.
Мама не в первый раз вмешивалась в её личную жизнь. Нахраписто, как вездеход. И каждый раз Лёля испытывала жгучий стыд и расхлёбывала последствия. В этот раз мамино вторжение могло растоптать те жалкие крохи чувств, что Герман иногда демонстрировал, обычно предпочитая прятать под толстым слоем дружбы.
Лёля хорошо помнила тот первый раз, когда мама, как обычно из лучших побуждений, проделала подобный трюк.
С десяти лет Лёля вела дневник. Поначалу записывала в него любимые стихотворения и простенькие цитаты из девчачьих анкет вроде: «Белый лебедь – белый пух, не влюбляйся сразу в двух». Постепенно записи стали пополняться откровениями личного характера. Всё, что Лёля не могла озвучить, чем боялась поделиться с Машей, записывала. С каждым годом дневники разрастались, углубляясь самокопанием. Помимо событий, которых в жизни прилежной Лёли происходило не так уж и много, она писала об одноклассниках, учителях, даже об актёрах.
Когда в её жизни появился Герман, страницы дневника запестрели любовными переживаниями. Лёля не понимала, что происходит, сомневалась в каждом взгляде и жесте и не могла разобраться в собственных чувствах. Герман слыл мечтой большинства девчонок, о нём сплетничали на переменах под лестницей, ему же посвящали похабные стишки на стенах в женском туалете. От далёкого недосягаемого кумира в виде знаменитого певца он отличался не так уж и сильно. Вокруг него постоянно вертелись преданные фанатки, не пропускавшие ни одной игры. Они добросовестно разрисовывали плакаты для поддержки любимой волейбольной команды и надрывали горло, выкрикивая не название сборной, а прозвище капитана – Лев.
Но после дня самоуправления Герман почему-то снизошёл до тихой и воспитанной Лёли. Он не флиртовал с ней, не заигрывал и даже не пытался распускать руки, хотя слухи о нём ходили не такие уж и невинные. Их дружба носила платонический характер и пока ещё не доросла даже до первого поцелуя. Герман не торопился, выжидал. Почему он медлит, Лёля не знала и, естественно, искала причины в своём характере. Всего за месяц она убедила себя в симпатии к Герману и с трепетом ожидала от него действий.
По девичьи наивные переживания и мечты она выплеснула в дневник, расписав подробными цветистыми рассуждениями об ожидаемом первом поцелуе и о страхе перед близостью. На соседних страницах сокрушалась о тающей дружбе с Машей, винила себя за чувства к Герману и осуждала самого виновника размолвки. Запуталась окончательно и обильно сдобрила последние страницы слезами.