Сакральные символы Ведической Руси - стр. 23
На резных дверях жилищ Бухары она часто выступает не только как орнаментальный мотив, но и по ней конструировался каркас двери…»
Резные двери Бухары
Следует вспомнить и то, что свастика присутствует в декоре Шахи-Зинда (14 век), Биби-Ханум (14 век), Эль-Регистана (15—17 века) в Самарканде.
Шахи-Зинд
Биби-Ханум
Эль-Регистан
Особенно устойчивыми древние традиции арийской орнаментики были в искусстве и архитектуре памирцев, где они дожили до сегодняшнего дня, чему способствовали разобщенность и недоступность горных селений, патриархальный образ жизни и то, что здесь более чем за два тысячелетия население практически не менялось.
Памирские чулки и носки
Об общих истоках как восточнославянской, в частности северорусской, так и горно-таджикской (т.е. восточноиранской) орнаментальной традиции свидетельствуют не только произведения прикладного искусства конца 19-начала 20 века, но и археологические материалы; так, например, сложнопрорисованные свастики на глиняном резном мазаре Мавлоно Мухаммад-Али 10—12 века находят себе аналогию в рисунке клейма на днище сосуда 11—12 века из Старой Рязани.
Что же касается таких архаических, восходящих к андроновским, орнаментов по ту сторону Памира, на территории Индостана, то общеизвестно какую огромную роль в ритуалах, обрядах, декоре Индии играет свастика – символ солнца, вечности, счастья. М. Рузиев, отмечая, что среднеазиатские свастические композиции родственны древнеиндийским, акцентирует внимание на древний традиции, следуя которой в день праздника «Ятра» брахманы в пустынных местах устраивали большие жертвенный костры,.каждый из которых составляли четыре свастики. Надо оказать, что такие композиции из четырех свастик, сгруппированных вокруг общего центра, характерны не только для древнеиндийской, но и как для южно-русской (Тамбовской, Воронежской, Курской, Рязанской), так и северорусской традиции. Причем в вологодском браном ткачестве и вышивке объединение свастик в группы по четыре – один из самых распространенных приемов, о чем свидетельствуют такие материалы Вологодского областного музея, как вышитая белой перевитью великоустюгская ширинка 19 века (табл. 17), браные проставки середины и второй половины 19 века (табл. 18), роскошный, почти полуметровый браный оконец, полотенца, выполненные во второй половине 19 века тарногской крестьянкой Акулиной Ермолиной (табл. 19), декор домотканой скатерти конца 19 века и т. д. (табл. 20, 21).
И, наконец, Е. Е. Кузьмина, отмечая, что домашнее гончарство является одной из определяющих черт в традиционных культурах и важнейшим этническим определителем, пишет, что, начиная с неолита и вплоть до железного века в степи, в отличие от среднеазиатских земледельческих центров, господствовал не расписной, а штампованный геометрический орнамент. Она считает, что: «гончарство ведических ариев было родственно керамическому производству ираноязычных народов, и истоки сложения этой единой традиции прослеживаются не в земледельческих культурах Ирана и Передней Азии, а в пастушеских культурах Евразийских степей, прежде всего в андроновской». Это тем более очевидно, что: «аналогии в технике ведического гончарства с андроновским столь многочисленны и существенны, а технологические приемы столь специфичны, что это дает основания связывать происхождение традиций домашнего гончарного производства предков ведических арьев именно с носителями андроновской культурной общности». И хотя, как отмечает Е. Е. Кузьмина, есть различие в том, что андроновская керамика богато декорирована, а на арийской керамике Индостана таких орнаментов мало, «наличие штампованного орнамента отмечено в ведических источниках» и «все элементы андроновского орнаментального комплекса до сих пор сохраняются в народном искусстве Индии». Вслед за Е. Е. Кузьминой, констатируем, что все элементы андроновского орнаментального комплекса сохранялись до конца 19- начала 20 века также и в браном ткачестве и вышивке северорусских (вологодских, архангельских) крестьянок. Е. Е. Кузьмина пишет: «Решающее значение при изучении сложной этнической истории Южной Средней Азии и Афганистана, по-видимому, будет иметь тщательный анализ в плане и.-и. традиции семантики образов изобразительного искусства, для чего археология уже сейчас дает богатый материал.» Думается, что комплексное рассмотрение развития орнаментов, общих для восточнославянской (северорусской) и индоиранской традиции, с древнейших времен и до наших дней, свидетельствует об единых, глубоко архаичных истоках этих традиций, о длительном процессе развития и трансформации древнего архетипа, о совместной выработке в течение тысячелетий более разнообразных, новых орнаментальных схем, об огромном генетическом родстве этих народов. Сходные орнаменты, конечно, могут возникнуть у разных народов, но трудно поверить в то, что у людей разделенных тысячекилометровыми расстояниями и тысячелетиями (если только они не связаны этногенетически), могут совершенно независимо друг от друга появиться столь сложные орнаментальные композиции, повторяющиеся даже в мельчайших деталях, да еще и выполняющие одни и те же сакральные функции оберегов и знаков родства. Делая вывод о бесспорном родстве архаических восточнославянских и индоиранских комплексов, мы должны особо подчеркнуть, что, не смотря на значительное разнообразие этих орнаментов в индоиранском регионе, наиболее архаичные типы и наибольшее их разнообразие характерны для восточнославянского, конкретно северорусского народного искусства. Именно здесь сохранились в целости и неприкосновенности практически все звенья многотысячелетней орнаментальной традиции, начиная с верхнепалеолитических ромбо -меандровых мотивов и вплоть до сложнейших абашевских, поздняковских и андроновских орнаментальных комплексов. Всё это позволяет нам сделать вывод о том, что именно на территории Восточной Европы складывались древнейшие геометрические орнаментальные комплексы, ставшие священными символами индоиранских народов, с одной стороны, и не утратившие своих сакральных функций оберегов и знаков родства у восточнославянских народов, вплоть до начала 20 века, с другой.