Садгора - стр. 19

Посадке всегда радуешься больше, чем взлёту. Двигатели набрали другие обороты и самолёт задрожал. Так всегда дрожит настоящий артист перед выходом на сцену, который волнуется, хотя выступает уже не первый год. Волнение лётчика через штурвал передалось на фюзеляж, крылья, но улеглось, когда шасси коснулись полосы. В салоне послышались заслуженные аплодисменты. Браво, маэстро-пилот театра «Аэрофлот», но на бис делать это не просим. Тем более, что мысли Феликса давно уже были не в небе, а на представшей райской земле. Лайнер немного пробежал и остановился возле здания аэровокзала. Надев и по линии носа выверенным жестом поправив фуражку, взяв в руки чемодан и галантно пропустив пассажиров (тут он сквозь очки заметил, что в салоне всё-таки летело несколько молодых дам, а одна была даже очень ничего), офицер лёгкой походкой сошёл с борта. Его прибытия ожидал водитель-солдат, прикомандированный к комендатуре. «Вас ждёт комендант», – доложил рядовой, представился Василием и протянул руку за чемоданом. Феликс назвал себя, забыв про отчество, и сам понёс чемодан к машине. Водитель недоуменно посмотрел на офицера, но лейтенанту было не до этих формальностей. «Потом, – думал он, – всё потом».

Зелёный армейский уазик, обшитый изнутри тканью серых солдатских шинелей, уверенно двинулся из аэропорта к центру города, где размещалась комендатура. Василий, оказавшийся ровесником помощника коменданта (по-честному сказать он был даже на пару лет старше), по-русски, но с каким-то произношением, как у Феликсовых родственников со Ставрополья, мягким – согласных и неторопливым – гласных, кратко отвечал на вопросы лейтенанта, которому предстал скупой словесный портрет начальника: строг, но справедлив, полковник. «Молодец, не болтлив», – подумал про рядового вчера родившийся лейтенант, а самого так и подмывало на разговор, день то был нерабочий – суббота.

Суббота для большинства людей – день либо выходной, как при пятидневке, либо сокращённый – это если в неделе целых шесть рабочих дней. Но эти нюансы сегодня не привлекали внимания коменданта Садгоры. Полковник МихалЮрич пятидесяти лет, седой, подтянутый, в отлично сидящем на нём мундире, оставив дома молодую жену, ждал в кабинете свежеиспечённого лейтенанта, за которым послал своего водителя. Вакантную должность его помощника не мог занять кто угодно. Комендант не хотел, чтобы получилось, как в прошлый раз, когда кандидатуру его старшего помощника с ним не согласовали, а прислали какого-то гуся из Гусь-Хрустального, где делают фужеры, рюмки и бокалы, по которым старпом оказался специалистом большим, чем по Уставу гарнизонной и караульной служб. «Покупатель» подполковник-кадровик раньше служил под его началом в Туркестане и из уважения к бывшему шефу проинформировал его о претенденте. Полковник кандидатуру рассмотрел, и Феликс чем-то ему подошёл. У них обоих мамы были школьные учителя. А то, что курсант не рассказал кадровику об артиллеристе деде Иване, получившем ранение в Карпатах, и о репрессированном прадеде Павле, это уже никого теперь не интересовало, хотя и стало известно советский военной контрразведке и соответственно коменданту.