Сад сломленных душ - стр. 14
На миг у меня перед глазами словно зажглась белая вспышка, и боль, тисками сжимавшая мой череп после пробуждения, усилилась. Я сжал кулаки, сминая шелковые простыни, и держал мягкую ткань, пока не побелели костяшки пальцев; яд, текущий по моим венам, пульсировал все болезненнее и болезненнее.
Безуспешно пытаясь избегнуть неизбежного, я встал и начал нервно расхаживать из угла в угол, бормоча:
– Все это меня не волнует. Я хотел бы просто поспать… Хоть одну ночь. Всего одну. Без отвратительных кошмаров. Без этого неконтролируемого хаоса, сжигающего мой рассудок…
Я чувствовал приближение очередного приступа. Мигрень, ввинчивавшаяся мне в виски – это первый симптом. Второй – это жжение в артериях…
– Успокойся, прошу тебя, – пролепетала мать. Она вдруг заметно встревожилась. – Ты же знаешь, страх лишь ухудшит твое состояние.
Я прижал ладони ко лбу, пытаясь избавиться от боли.
Иногда мне это удавалось, но порой, несмотря на все прилагаемые мною усилия, ничего не помогало.
Мать бесшумно скользнула к пианино и умоляющим жестом протянула ко мне руку.
– Сыграй для меня, пожалуйста. Сыграй для нее. Возможно, сегодня вечером твоя скрипачка тебе ответит…
Мать была права: в такие моменты только музыка могла меня успокоить. Я покорно подошел к роялю и сел на стоящую перед ним табуретку с круглым сиденьем, обитым красным бархатом. Дрожащими пальцами открыл крышку и прикоснулся к черным и белым клавишам, вызывавшим у меня ассоциации с черно-белой плиткой, на которую в моем сне пролилась кровь отца.
Я закрыл глаза, силясь избавиться от этого чудовищного видения, и стал тихо играть небольшой отрывок, единственный, что мне удалось сочинить. Не прекращая играть, почти шепотом и немного хрипло спросил:
– Почему вы так уверены, что это женщина?
Не знаю по какой причине, но я тоже не сомневался, что это женщина. Порой по вечерам мне даже казалось, что в моей комнате материализуется эта девушка, и ее лишенное четких черт лицо напоминало мне о собственных страданиях.
– Эмоции, Верлен. Чувствительность, с которой эта скрипачка заставляет свой инструмент петь, не характерна для мужчины, уж поверь.
Я машинально кивнул, хотя столь отвлеченные доводы казались мне неубедительными. Тем не менее я позволил уверенности захватить меня, и мои движения стали четче, музыкальные переливы постепенно замедлили разраставшуюся в моем теле тьму.
При этом я прекрасно отдавал себе отчет в том, что являюсь посредственным музыкантом, и смирился с этим фактом, как и со всем остальным. Я знал, что и в этой области моя своеобразная природа делает меня ущербным. Еще несколько лет назад профессора Академии постановили: моя игра лишена жизни и души, в ней нет чувств, тонкости и таланта. Впрочем, отец разделял их мнение и не упускал случая напомнить мне об этом, когда у него возникало желание наставить меня на путь истинный.