Размер шрифта
-
+

Сад Льва - стр. 2

Придет к нему девушка, спрашивает, как ей жить по совести, а он видит, что у нее нет совести, и поэтому она ищет, у кого бы ее позаимствовать. Накладная совесть – так он называет людей, у которых своей совести нет.

Придёт к нему купец Золотарев, приведёт своего приказчика. Приказчик бьется с женой. Бьется давно, а победы нет. Позиционная война на семейном фронте. Как же упорны и ограничены люди в своём зле. «Все то же».

Откроет газету – «страшно, как посещение сифилитической больницы».

Ложь книг изнуряла его. К 1887 году, когда свершилось в нем то, что скучно и пусто называют то «кризисом», то «переворотом», он прочитал уже тысячи книг – всю жизнь был великий книгочей. Читал философов, ученых, читал романы и пьесы, читал мудрецов и святых, всех читал. И что? Что изменили в жизни людей многочисленные тома, наполненные описаниями, признаниями, рассуждениями, фантазиями? Что изменил ум философов, упакованный в кожаный переплет с золотым тиснением, и что изменил блеск художественной литературы с ее правдой характеров и лирической тонкостью ландшафтов? Ничего не изменили, и все продолжалось и продолжается так, как всегда: несправедливость, раз установившись на земле, больше никуда с нее не уходит. «Если бы Хр [истос] пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать».

Ну давай делать. С чего начать? Надо выжигать, выгонять, выдавливать ложь из самого себя. Это прежде всего. Толстой видел в себе и в своей жизни столько лжи, что чувствовал себя старым, истасканным, завравшимся грешником. И как выгонять из себя свою внутреннюю ложь, если она тысячами нитями связана с внешней ложью социальной и семейной жизни? Потянешь за одну из ниток – тут же болит так, словно конец нитки врос в рану. Сделаешь резкий жест, желая оторвать от себя нить – на том ее конце тут же стонет, дергается и плачет другой человек, близкий к тебе, твоя жена, твой сын.

Так укорена ложь в человеке и его жизни, что часто невозможно отделить ложь от человека и от жизни. Но так же всегда, у всех, со всеми, тысячи лет. А что, если это означает, что ложь есть внутренняя среда человека, без которой он жить не может? Что, если ложь это вид выработанного человеческой психикой наркоза, позволяющего забыть о неизбежной смерти и огромной, всемирной несправедливости, которую нет сил исправить?

В переходе у метро Тульская годами сидит на подставке человек без ног. Здоровья он железного, в переходе зимой холодно, осенью мокро, а он в рубашке с расстегнутым воротом, и ему ничего. Он разворачивает газету и читает ее спокойно, словно не в подземной кишке с мокрым полом, а у себя дома. Кладёшь ему в коробку пригоршню монет или купюру, на что он всегда отвечает гулким басом, исходящим из когда-то большого тела: «Спасибо вам! Здоровья вам!», и идёшь дальше, и уходишь в свою жизнь и в свои дела. Дела – это такая спасительная коробочка, в которой мы можем спрятаться от всемирного кошмара, происходящего повсюду. В Африке и в подземном переходе на Тульской.

Страница 2