Сад Льва - стр. 17

Дочь его Татьяна, графиня Татьяна Львовна, выезжавшая на балы, флиртовавшая с мужчинами высшего света, в перерывах между литературой (много читала) и музыкой (слушала Танеева и Гольденвейзера, которые играли для Толстого в четыре руки) штопала чулки. Новых не покупали, если старые можно починить.

Жизнь Толстого, лицо Толстого, руки Толстого, рукописи Толстого освещались масляными лампами и стеариновыми свечами. В таком свете все выглядит не так, как сейчас.

Ботинки с брезентовым верхом и резиновыми мысками Толстой сшил себе сам.

С пятнадцати лет он стал читать философские сочинения. «Помню еще, что я очень молодым читал Вольтера, и насмешки его не только не возмущали, но очень веселили меня». Надо сказать, что насмешки эти были над властью, над священниками, над сильными мира сего, над Богом. В том же возрасте он прочитал двадцать томов Руссо и носил на шее медальон с его портретом. Руссо он боготворил, его естественным человеком, живущим в природе, а не в обществе, восхищался. Не отсюда ли хипповый чудо-халат, который семнадцатилетний Левушка Толстой сшил сам себе? «Я сшил себе халат такой, чтобы в нем можно было и спать и ходить. Он заменял постель и одеяло. У него были такие длинные полы, которые на день пристегивались пуговицами внутрь». Халат-мечта, халат, освобождающий от всех забот и дающий полную автономию от общества, от правил, от условностей.

Вольтера читал очень молодым, но, будучи очень старым, хорошо помнил, что Вольтер перед смертью отказался от причастия.

Расстояние от мира, в который он пришел, до мира, который он покинул, огромно. Толстой родился в мир, в котором большинство передвижений совершалось пешим ходом или верхом и на всю жизнь сохранил пристрастие именно к таким передвижениям. Он был неутомимый ходок. Там, где другим нужно было собираться, складываться, запрягать карету, звать кучера, он мог просто выйти из дома и пойти. Так он из центра Москвы ходил в Покровское на дачу к Берсам и из Ясной Поляны в Оптину пустынь, а это сто пятьдесят километров. В том старинном конно-пешеходном мире единственным способом передать слова на расстоянии было написанное фиолетовыми чернилами и запечатанное коричневым сургучом письмо. Воздух принадлежал птицам и ангелам. Но дело не в том, что не было железной дороги и появилась железная дорога, не было телефона и появился телефон, не было автомобиля и появился автомобиль и в воздушный мир птиц и ангелов поднялся аэроплан. Дело в том, что Толстой родился в мир, который находился в средней стадии своего развития: мир, далекий от конца, мир, в котором существовал большой запас прочности и терпения, мир, где были вещи безусловные, как власть царя и церкви. Мир, который он покинул, дошел почти до предела в своем насыщении словами и идеями и до великого раздражения от уже опровергнутой, но еще царящей лжи.