Сад Льва - стр. 15
Все было у него в усадьбе, что положено русскому помещику – была псарня с гончими по имени Карай и Побеждай, с борзыми и легавыми, за которыми ухаживала старушка Агафья Михайловна, были и тетушки-приживалки Татьяна Александровна и Пелагея Ильинична.
Травить в полях зайцев было его любимой утехой – пацифизм Толстого долгое время на зверей не распространялся, так далеко в пацифизме в те времена не заходил даже он. Когда он приезжал с охоты, то, войдя в дом, выкладывал убитых зайцев на пороге рядком. С них текла кровь, весь пол в крови. Никого это тогда не смущало, только Софья Андреевна ворчала, что опять пол измазали.
Его любовь к цыганам и цыганской музыке – из самой сердцевины русского дворянского века. Любовь к цыганкам была у Толстых фамильным чувством. Двоюродный дядя Толстого, по имени Федор, по прозвищу Американец, влюбился в цыганку Авдотью и женился на ней. Брат Толстого Сергей женился на цыганке Маше. И Авдотья, и Маша были из хоров – одна плясала, другая пела. В возрасте двадцати трёх лет Толстой, ещё не помышлявший о самоограничении и опрощении, научится от цыганки Гаши говорить «камама ту» – «люблю тебя»; а через шестьдесят лет, великим писателем и седобородым умудрённым старцем, он слушал на граммофоне, как поёт цыганка Варя Панина, и сердце его сильно откликалось на ее голос.
Лошадей он любил не меньше, чем цыган. Лошади и цыгане – это снова оттуда, из сердцевины русского дворянского века. Сидел в седле как влитой, ездить верхом было для него не только естественный способ передвижения, но и наслаждение. В Ясной Поляне ездил каждый день на Дэлире, подаренном ему Михаилом Сухотиным и его женой, дочкой Толстого Татьяной Львовной, совершал долгие верховые прогулки по окрестным лесам.
Свой баснословный, патриархальный, неуклюжий и наивный мир, унаследованный от деда, отца и восемнадцатого века, Толстой возил с собой из Ясной Поляны в Москву. В сентябре семья переезжала из имения в город. «Мы приезжали в Москву целым хозяйством: пара выездных лошадей со старым кучером Емельянычем, корова, вагон сена и овса, громадные кадки с солеными огурцами, квашеной капустой, большие запасы варенья» (Александра Толстая Жизнь с отцом).
В те времена, когда он ещё был убежденным землевладельцем и помещиком, он ел как Пантагрюэль. На ужин, перед сном, ел холодный ростбиф и запивал белым вином. Водку тоже пил, но не простую, а собственную, яснополянскую, на мяте, анисе и маленьких померанцах. В степи за Самарой, куда он ездил лечиться кумысом, он за раз выпивал восемь больших чашек, а таких раз бывало три в день. Уже перейдя в другой период жизни, когда главным для него стало самоограничение, в том числе и в еде, он периодически не выдерживал и объедался творогом.