Русский немец - стр. 31
У председателя аж уши побагровели: ждёт, что мы ответим. А мы молчим – в руках себя держим. Да и что тут скажешь: палку соломой не перешибёшь! Председатель лишь рукой махнул: идите, мол! Вышли мы на улицу. Состояние на душе – изжёванное какое-то, словно через мясорубку нас пропустили…
Показали нам бригадира нашего, и пошли мы за ним: в поле – хлеба сырые и полупрелые подымать да в бывшую церковь их свозить. Там теперь устроили и зерносушилку и склад одновременно.
Между делом расспросили наших: кто, где и как с жильём устроился? Оказалось, мы-то ещё чуть ли не лучше всех обосновались. У других: то ветхий заброшенный домишко – и насквозь протекает; то в старую конюшню поместили (пустует – лошадей всех тоже мобилизовали, вместе с мужиками); то в крохотную баньку поселили (тепло, но места мало – даже спать негде). Кто-то вообще решил землянку копать – на Береговой улице, ближе к Змеиному Логу – там места много свободного, можно и огород поднять. Папа на это лишь рукой махнул: «Что с нами завтра сотворят – неизвестно. Как же тут обустраиваться? Да и – зачем?»
Ну и стали мы жить такими вот «полуколхозниками». (Кстати, название колхоза здешнего – «Армия Ленина», а у нас, на Волге, было «Роте Фане» – «Красное Знамя».) Днями – в поле или на ферме. Вечерами – чистимся, греемся, какую-то еду готовим. Бабушка соседней хозяйке – тёте Вале – платье на своём «Зингере» сшила, и той так оно понравилось, что она поднесла нам за это целое ведро картошки. И как нельзя кстати: продуктов-то у нас почти совсем нет. Работаем-работаем, а выдают на едока лишь граммов по 400 («фунт» – как счетовод говорит) муки в день. И это – всё. А ведь одной-то мукой сыт не будешь…
Так прошло несколько наших первых недель в Сибири. Обносились, оборвались мы ужасно. Да и силы – на пределе. С мамой даже обморок случился – от голода. Тут папа проведал, что в правление начальник какой-то прибыл – из района. И решился наш папа на отчаянный шаг: поговорить с этим начальником «по душам». Направился он к правлению, а я – за ним, в отдалении – чтобы он не заметил.
Зашёл папа в правление, а дверь за собой неплотно прикрыл: я всё и услышал. Папа сразу же «быка за рога взял» – терять-то ему нечего. «Мы здесь, – говорит, – умираем с голода. Работаем целыми днями, а за работу практически ничего не получаем. Вы нас погрузили в вагоны, всё имущество и скот у нас отобрали. Сюда насильно привезли – и ничего нам не дали. Ваши дети ходят в школу, а наши – на полях горбатятся. Вам в магазине мыло и спички дают, а мы и этого не видим… Фёдор Иванович! Разве мы плохо работаем?» Председатель прокряхтел, что, мол, «неплохо». Видно – от неожиданности: народец-то ведь здесь – тоже запуганный, робкий, беспрекословный. Дальше что-то начальник забубнил – неразборчиво, но спокойно. И папа уже не так громко и резко отвечал. Я быстренько «смотал удочки» – и домой.