Русский храм. Очерки по церковной эстетике - стр. 105

Казалось бы, в этих стихах Акафиста представлена зримая картина исхода евреев из Египта, – представлена посредством тех сверхъестественных явлений, которые сопровождали его. Но Богородица названа «морем» исключительно потому, что Она губит диавола, как море – фараона; сравнивается с чудесным камнем, так как через Нее была утолена духовная жажда человечества; определяется как «огненный столп», будучи Руководительницей ко спасению, – а облаку, в пустыне защищавшему евреев от зноя, уподоблены молитвы Богоматери за людей. Правильное чтение богослужебных поэтических текстов – с проникновением в их смысл и дух, развивает у человека способности, которые в обыденной жизни пребывают в спящем состоянии. Подавление внутреннего зрения и воображения при молитве – это самый первый шаг выступания человека в духовный мир и область нетварного.

Акафист – это гимнографическая форма в неосудительном смысле искусственная, прихотливая, рациональная во всех деталях. Исторически первый образец данного жанра, задавший ему канон, – Акафист Богородице, – организован строго логически171. Но данная организация также подчинена молитвенности: акафист призван установить молитвенную связь людей с Пресвятой Девой. Чтение акафистов во многом сходно с молитвой перед иконой, акафист – это словесная, умная икона.

Здесь интересно вспомнить о той разнице в понимании иконы и иконопочитания, которая разделяет весьма близких во многих отношениях софиологов Флоренского и Булгакова. Для Флоренского сама предметность, материальность иконы оказывается религиозно значимой. Не только лик, но и организация иконного пространства, прорисовка складок на облачениях, оттенки красок, употребление золота, а также особым способом подготовленная иконная доска представляются Флоренскому обладающими бытийственным достоинством. В событии общения христианина с иконой для Флоренского важно уже чисто эстетическое созерцание изображения (см. описание икон Богоматери Одигитрии и Святителя Николая в работе «Моленные иконы Преподобного Сергия»), – и при этом не очень ясно, каким мыслится Флоренскому переход от этого внешнего видения иконы к молитве – глубинному контакту молящегося с иконным Первообразом.

Если внимание искусствоведа Флоренского сосредоточено на предметности иконы, то о. Сергий Булгаков склонен, напротив, считать, что предметность – образ и материал – как бы вообще в икону, в ее собственном смысле, не входит. Быть может, работы Булгакова об иконе вообще полемически обращены против концепции Флоренского. Для Булгакова икона является как бы облекшимся в краски именем. При этом особенности изображения как такового не важны: изображение, в отношении Первообраза, признается им не за символ, как у Флоренского, но считается