Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990 - стр. 6
Под «Сандвичевыми островами» автор, разумеется, подразумевает Россию. Вообще, надо сказать, в целях обмана цензуры писатели часто прибегали к такому приему. Одна из первых драматических сценок (1805 г.) – «разговор сочинителя с цензором» (жанр, часто встречающийся в русской литературе) – выдана И. П. Пниным за «перевод с манжурского» (так!). Публикуя в 1823 г. басню П. А. Вяземского «Цензор», издатель журнала «Славянин» без ведома автора на всякий случай снабдил публикацию подписью «С франц<узского>. К. В-ий». В. С. Курочкин в начале 60-х годов читал устно в кругу своих друзей сатирическое стихотворение «Над цензурою, друзья…» под видом «перевода из Беранже» и т. д. (подробнее об этом см. примечания к текстам).
Голоса в защиту свободы слова не умолкали никогда: в беспросветные времена такую задачу брали на себя писатели-эмигранты – Герцен в Лондоне в XIX в., писатели Русского зарубежья в ХХ-м – В. В. Набоков, Р. Б. Гуль и другие. Тем не менее, более чем столетняя борьба за свободу печати и литературного творчества, приведшая к резкому ослаблению цензурного гнета в начале ХХ в. и даже полному освобождению от него в период между февралем и октябрем 1917 г., закончилась полнейшим провалом и поражением.
К чести русской интеллигенции, бо́льшая часть ее сразу же после октябрьского переворота поняла и осознала суть трагического перелома и предсказала страшные его последствия для страны. Особенно интеллигенция пишущая, которая первая почувствовала неимоверную, небывалую тяжесть свинцовой плиты наступившего цензурного террора, если не считать некоторой ее части, оправдывающей его «существующими обстоятельствами» и даже считавшей его лишь наказанием «за грехи отцов» и «вину» их перед народом. Инерция свободы, завоеванной многолетней драматической борьбой русских писателей за свои права, была так велика, что первоначально писатели «не стеснялись» отстаивать свои права, резко протестуя против засилья охранительных инстанций. Для защиты этих прав требовалось мужество и бесстрашие Дон-Кихота, хотя надежды на «исправление», «смягчение» цензурного режима выглядели порой немного наивными. В то время защита внутренней свободы – той «тайной свободы», о которой писал в 1921 г. Александр Блок в последнем своем стихотворении, – стала священным долгом каждого уважающего себя литератора. Порой их охватывало чувство безнадежности, особенно в связи с кардинальным изменением читательского сознания, отсутствием поддержки аудитории. У Корнея Чуковского в дневниковой записи 16 января 1925 г. вырвались горькие фразы: «Замечательнее всего то, что свободы печати хотят теперь не читатели, а только кучка никому не интересных писателей. А читателю даже удобнее, чтобы ему не говорили правды. И не только удобнее, но, может быть, выгодно. Так что непонятно, из-за чего мы бьемся, из-за чьих интересов»