Русь. XI столетие - стр. 15
– Жалко мне вас, мальцов, а ничего не поделаешь, надобно посечь. Иначе не дойдёт наука до самого нутра, обсыплется, как шелуха. Тятька-то сечёт? – Получив утвердительный ответ, приговаривал: – Правильно делает. Не из жестокосердия сечёт, а из чадолюбия. Ибо хощет, чтобы из вас, мальцов, добрые люди выросли, а не вертопрахи или, упаси Боже, тати какие.
Шмыгая носами, утирая зарёванные лики, подтягивая порты, нерадивые отроки клялись себе: отныне науки от зубов отскакивать будут! Проходил день-другой, седмица, и всё повторялось вновь. Как было не запутаться в малом и большом юсе, тверде, червях, ерах. В пользе розог для успешного обучения были уверены безраздельно все – и попы, и настоятели, и епископ, и родители отроков.
Три десятка отроков надышали в избе, но всё равно зябко. Бушуй обтёр поршни о солому, насыпанную Агапием у дверей, прошёл в дальнюю горницу. В первой занималась спода отца Авилы. Вихрастые содружники по училищу прыгали козлами, награждали друг друга щелбанами, словно старались напрыгаться на целый день.
Бушуй сел рядом с Липком. Тот сидел молча, пошмыгивая носом. Бушуй спросил участливо:
– Опять драли?
Липок шмыгнул, вздохнул обиженно, буркнул:
– Угу.
Дверь хлопнула, в избу вошли попы. В горницы, словно навьи заглянули, отроки с застывшими ликами, онемевшими устами встали вдоль столов. Осенив подлетков крестным знамением, попы зачали «Отче наш». После Господней молитвы нараспев затянули молитву о науке:
– Преблагий Господи, ниспошли нам благодать Духа Твоего святого, укрепляющего душевные наши силы, дабы внимая учению, возрастали мы Тебе, нашему Создателю во славу, родителям нашим в утешение, Церкви и Отечеству на пользу.
Окончив молитвы, отец Зиновий махнул рукой, позволяя сесть, взял в руки доску с вырезанными на ней буквицами; указуя пальцем, выкрикивал названия. Отроки что есть мочи вторили нараспев. Избу наполнил вороний грай.
В училищную избу отец Авила возвращался вечером, после церковных и домашних трудов. Здесь в тишине никто не мешал, не донимал вопросами. Занялся отец Авила летописанием, начать решил с постройки Софийского собора, князя Владимира, гордости Новгорода – чудных софийских колоколов. Епископ Стефан сю затею Авилы одобрил, велел выдавать из писцовой попу перья, чернила и, главное, – старые кожи, на которых, стерев прежние записи, можно было писать.
В Полоцке скоморохов не обижали, как иной раз бывало в некоторых городах. Привечали на Подоле, где жили ремесленники, торговцы и прочий простой люд, приязненно принимали в Верхнем городе, в хоромах бояр да именитых купцов. На Торгу весёлые парни получали щедрую плату. Прижимистые иноземные гости дивились русским плясунам и причудникам, но на куны скупились. Князь Всеслав построил каменную церковь Софии Премудрой, соперницу киевской и новгородской, но старину уважал, волхвов не притеснял. Попам, гонителям скоморохов, воли не давал. Потому ставили свои потешки скоморохи безбоязненно.