Руины веры - стр. 35

Все.

Из ступора выводит громкий выдох мальчика. Когда прихожу в себя, обнаруживаю, что сижу на корточках возле убитого мной человека. Руки обхватывают колени. Окровавленный нож валяется у ног. А мальчишка сидит, опершись руками о землю позади себя. Его глаза полны удивления не меньше, чем другие, мертвые. Лицо парнишки мне смутно знакомо, но сейчас я не в состоянии думать.

— Со снега встань, — говорю, и голос напоминает скрип несмазанных колес телеги. Этой самой старой телегой сейчас себя и чувствую.

— А?

— Встань со снега, обморозишься!

Мальчишка вскакивает на ноги, будто его пнули под зад. Теперь замечаю, что он бос. В мороз.

Тоже встаю и приближаюсь к телу. Наклоняюсь. Стягиваю ботинки. Ему они больше не понадобятся.

— Как тебя зовут? — спрашиваю. Не то что мне интересно, но надо же к нему как-то обращаться.

— М-мышь.

Мышь? Нет, так везет только святым или прокаженным. И вряд ли я отношусь к первым.

Вскидываю брови, делая вид, что слышу эту кличку впервые. Теперь понимаю, откуда мне знакомо это лицо.

— Мышь?

— Мышь! — пацан произносит так, будто назвался Королем зверей.

— Почему Мышь? — повторяю вопрос, ранее заданный Питу. Наверное, со стороны наш разговор напоминает беседу двух сумасшедших. К сожалению, это недалеко от правды.

Мальчишка приподнимает сбоку край тонкой вязаной шапки, демонстрируя неровно отросшие волосы.

— Смотри, серые. Как у мыши.

На мой необразованный взгляд, такой цвет волос называется пепельно-русым, но серый так серый.

— Ну а имя-то твое как?

— Меня зовут Мышь, — повторяет с нажимом, явно не желая говорить правду.

— Ладно, буду звать тебя Мышонком, — сдаюсь без борьбы. В самом деле, какая мне разница, это я не люблю клички, а ему, похоже, нравится. — Где обувь потерял?

— Не знаю, — Мышонок шмыгает носом и вытирает сопли прямо рукавом. — Пока убегал, — он наконец делает решительный шаг к мертвому и вытаскивает из его сжатого кулака цепочку.  — Она мамина, — поясняет, — все, что осталось от мамы. А он… — быстрый взгляд на убитого обидчика, — украл.

— Ясно. Иди сюда. — Протягиваю ему полученные мародерством ботинки.

Мышонок шарахается и находит отговорку своему страху:

— Они большие!

Чувствую, что если пробуду еще некоторое время в непосредственной близости от убитого мною человека, то непременно сяду в снег и разревусь. Поэтому добавляю металла в голос:

— Плевать. Подвяжешь! — Слова не расходятся с делом: приседаю, стягиваю куртку с мертвого тела, еще теплого и податливого под моими непослушными пальцами. Затем поднимаю нож, обтираю о снег и отрезаю от нижней рубахи тонкие длинные полосы. — Держи, — протягиваю Мышонку лоскуты. — И куртку надевай.