Ртуть - стр. 143
– Хорошо, значит, это должно иметь некое касательство к письмам мистера Ольденбурга за границу, – сказал Пепис, когда какая-то перемена в атмосферном давлении (или в чём ещё) подсказала, что пришло время отбросить притворство и заговорить серьёзно.
Уилкинс:
– Полагаю, да. К какому именно письму?
– Какая разница? Все письма ГРУБЕНДОЛЮ перехватывают и прочитывают до того, как он их увидит.
– Мне всегда любопытно, кто их читает, – задумчиво произнёс Уилкинс. – Либо этот человек невероятно умён, либо пребывает в постоянной растерянности.
– Подобным же образом изучается вся исходящая почта Ольденбурга – вам это известно.
– И в каком-то письме он высказал что-то неосторожное?
– Самый объём его заграничной корреспонденции, вкупе с тем, что он немец, служил в Европе дипломатом и дружен с кромвелевским стихотворцем…
– Джоном Мильтоном.
– Да… и, наконец, учитывая, что некоторые при дворе не понимают и десятой части из написанного им в письмах… люди определённого склада поневоле испытывают беспокойство.
– Вы хотите сказать, что его бросили в Тауэр из общих соображений?
– В качестве превентивной меры.
– Что?! Значит ли это, что он пробудет там до конца жизни?
– Нет, разумеется, – лишь пока не завершатся некие переговоры весьма чувствительного свойства.
– Чувствительного свойства, – несколько раз повторил Уилкинс, словно рассчитывал выжать из этих скупых слов некую дополнительную информацию.
И здесь разговор, бывший для Даниеля просто малопонятным, окончательно превратился в китайскую грамоту.
– Я и не подозревал, что у него есть столь чувствительное место… Нечего ухмыляться, мистер Пепис, я совершенно о другом!
– О, всем известно, что его чувства к sa soeur[27] весьма нежны. Последнее время он пишет ей постоянно.
– Она отвечает?
– Минетта поддерживает переписку усерднее иного дипломата.
– И, если я правильно догадываюсь, уведомляет высокого адресата обо всех событиях в жизни сердечного друга?
– Объём её корреспонденции таков, – воскликнул Пепис, – что его величество сейчас как никогда близок к упомянутому вами лицу. Златые обручи прочнее стальных.
Уилкинс, с выражением лёгкой брезгливости на лице:
– Хм… В таком случае удачно, что официальные переговоры ведутся через двух архипротестантов…
– Отсылаю вас к главе десятой вашего опуса от тысяча шестьсот сорок первого года.
– Хм… что-то я туго стал соображать… мы говорим сейчас об Ольденбурге?
– Я не имел намерения менять разговор… мы по-прежнему беседуем о договорах.
Карета остановилась, Пепис вылез. Даниель слышал, как затихает на мостовой тук-тук-тук модных каблуков. Уилкинс смотрел в никуда, пытаясь расшифровать слова Пеписа.