Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники - стр. 38

– Я тебе секрет скажу, – и зашептала мне на ухо: – Не дружи с Менде, ее дразнят и тебя будут дразнить. Лучше ни с кем не дружи, как я.

Мне было все равно. Потянулись длинные, унылые дни.

Мама часто писала мне. Дом уже готов, они переехали в него: «Думаю, что он тебе понравится». Еще бы не понравиться. Но все это далеко и кажется нереальным. Я отвечала ей официальными, вымученными письмами. Классухи требовали, чтобы мы обязательно сообщали родителям свои отметки, а порадовать маму мне было нечем.

Режим дня мне казался очень трудным. В 7 часов утра оглушительный звонок, зажигается электричество, и мы должны тут же вскакивать. Каждая минутка рассчитана: нужно постелить постель без единой складочки, вымыться до пояса, еще мне не надо причесываться. Одеться. В 20 минут восьмого приходит дежурная классная дама. Она просматривает тумбочки, постель и спускается с нами в столовую. Там мы минут 15 слушаем молитвы, читают по очереди воспитанницы третьего класса. Пьем чай и опять же парами поднимаемся в класс. Мы приходим в 8 часов, а уроки начинаются в 8 часов 30 минут. Так вот, вместо того чтобы дать девочкам свободно повторить уроки, за эти полчаса нас заставляют заниматься с дежурной классухой по ее языку. С полдевятого до полпервого четыре урока с десятиминутными переменами. В полпервого мы направляемся, конечно парами, на третий этаж мыть руки и потом спускаемся в столовую обедать. В час обед кончается, и мы до двух часов гуляем. С двух до четырех еще два урока. С четырех до пяти у малышей опять прогулка, у старших спевки и уроки музыки. В пять ужин. С полшестого до полвосьмого приготовление уроков. Из класса выйти нельзя, обстановка почти как на уроке. Я делала все как автомат.

Самый трудный момент была для меня прогулка. Мы ходили взад-вперед по саду под бдительным присмотром классух. В саду было две площадки, одна для старших, там играли в теннис, а зимой катались на коньках. Вторая для младших, на ней играли в «знамя» и в «казаки и разбойники». Оттуда доносились веселые крики. Но ни меня, ни Менде, ни Полякову в игры не принимали. Да я, по правде сказать, и не пошла бы, если позвали, боясь сделать очередную оплошность. Я иногда задавала себе вопрос: «Что же со мной случилось?» Я всегда была такая неугомонная, «егоза» – звала меня няня. Но ответа найти не могла. Становилось холодно. Мы старались ходить ближе к входной двери, из которой появлялся долгожданный швейцар Иван с колокольчиком, извещающий о конце прогулки. Тот самый швейцар в ливрее и с бакенбардами. <…>